Безмятежность.

В этом сером, безликом мире, где не было никаких эмоций, страстей и желаний Безымянный был всегда. По крайней мере, ему это так казалось, потому что ничего до он не помнил, будто ничего и не было.
Ландшафт был уныл. Серые скалы и камни, кое-где встречающиеся неведомые статуи, изображавшие тех, кого он не знал, и почти везде — зеркально чистая вода. По берегам островков росла густая, всех оттенков серо-голубого цвета трава, над которой тут и там возвышались изящные чашечки цветов. Здесь рос один и тот же цветок — иных не было. По крайней мере, он не видел. Серовато-бурые, с тонкими голубоватыми сердцевинами, эти цветы колыхались по ветру, будто языки пламени. Иногда их срывали. Такие же безмолвные, ничего не помнящие тени, как он, ведомые какими-то своими порывами, сквозили по траве беззвучно, собирая охапки этих слабо-пахнущих, унылых цветов.

Безымянный не собирал. Он вообще держался от воды подальше, будто что-то отталкивало. Не страх, нет. Какое-то чувство, похожее на забытое воспоминание, неприятно скреблось в сознании, будто он что-то забыл. Что-то важное, очень важное.

Сейчас, правда, своему правилу он изменил. Хотя сейчас в этом мире — понятие относительное. Здесь не было ни вчера, ни завтра, ни сегодня, одно сплошное никогда. Лишь бесцельное блуждание по этим бескрайним лугам, испещренными пологими берегами вялотекущей реки с множеством притоков.
Сейчас к воде его привел Зов.
Это не было ни словами, ни музыкой, это не было чьим-то голосом — просто навязчивая мысль привела Безымянного к берегу реки,как бы он ни избегал. Не сразу он поддался — нелюбовь к воде пришлось победить, но сейчас неведомая сила звала его к воде, где появился новый цвет — золотой. Неведомый свет шел из самой глубины реки, манил, а Зов, окрепнувший у водной глади, буквально трубил набатом — Безымянному нужно туда, в бездну.

Руки сами тянутся к свету, а за ними — всё тело, в отчаянном, едва ли не последнем, порыве. Кажется, будто именно там, в в бездне озера, сокрыто спасение. Что-то забытое, желанное, знакомое с в то же время чужое.
Набрав воздуха побольше, Безымянный погружается в тёмную гладь, опускаясь всё глубже и глубже. Свет, как тоненькая, хлипкая ниточка, что вот-вот оборвется, тянет за собой куда-то дальше, глубже, в темную толщу воды. Он держится за нить, боясь отпустить. Почему-то кажется, что если отпустит — это навсегда. Она исчезнет, как исчезнет и Зов, а вместе с ним и надежда. На что — Безымянный не знал. Он не помнил ничего, на интуитивном, бессознательном уровне только вбив в голову, что нужно цепляться за свет, ибо он давай всё крепнувшую надежду.
Толща воды становилась всё плотнее, гуще, плыть было всё тяжелее и силы медленно покидали Безымянного.
Воздух закончился тогда, когда ниточка света истаяла. Зов стих.
Безымянный,оглушенный наступившей мертвенной тишиной, потерявшийся как рыба, резко выброшенная на берег, открыл в отчаянии рот, и...

...Ослепительный свет больно ударил по глазам.
Спустя секунду зрение все же вернулось — над ним нависал странный, незнакомый силуэт. Этот силуэт стоял с чем-то в руке, то ли фонарем, то ли факелом, тускло выделяющемся на фоне алеющего восходом серого неба.
— Явился. — незнакомый голос звенел недовольством долгого ожидания, но Безымянный был его слышать рад. Голос почему-то казался таким знакомым, будто он слышал его раньше, совсем недавно.

Безымянный резко сел, чувствуя боль в каждой конечности и, к своему удивлению, холод. Забытые чувства разом вернулись к нему, нахлынув ошеломляющей волной, от чего все тело, весь рассудок начав нестерпимо ныть от переизбытка эмоций и чувств. Он закрыл глаза ладонями, вдыхая полной грудью морозный утренний воздух. Было страшно. Непонятно. Нестерпимо, но вместе с тем — хорошо. Безымянный открыл глаза и задрал голову вверх, туда, где всполохами начинался рассвет.

Кажется, это был рассвет новой жизни.
Его жизни.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Энтони стоял в дверях кабинета, его фигура внушала ощущение невидимой власти, сдержанного напряжения и уверенности. Глаза, привыкшие выискивать даже самые мельчайшие слабости в оппоненте, скользили по комнате, останавливаясь на женской фигуре, что сидела в кресле у его стола. Она не была похожа на ту Пенелопу, которую он знал. Но, несмотря на то, что многое изменилось, ее стойкость и значимость остаются неизменными. Это не могло не удивить его.

Когда Энтони зашёл в кабинет и закрыл за собой дверь, Пенелопа оставалась не двигаясь напротив него, без малейшего намёка на робость. Всё в её облике говорило об уверенности. Он прекрасно видел, как она пережила этот момент, но ее лицо оставалось скрытым за масской  спокойствия, которая, возможно, даже напоминала ему себя в лучшие моменты.

— Ты знала, что это рано или поздно произойдёт, не так ли? — его голос был твёрдым, но в нём не было жестокости. Он понимал, что разговор с ней не будет легким. У него было много вопросов. Слишком много. Но главным из них было просто: Почему?

— Ты ведь знала, что я рано или поздно узнаю, Пенелопа, раз м королеве и всему тону стала известна истинная личность леди Уислдаун — произнёс он, испустив тяжёлый вздох. — Я теперь чувствую себя настоящим дураком, который перед её Величеством так рьяно опровергал, что среди присутствующих на вашей свадьбе нет, того самого знаменитого автора. Но я не мог даже представить, что именно ты стоишь за этим.

Пенелопа ничего не ответила сразу. Энтони следил за ее реакцией, его взгляд стал более ясным.
Виконт стоял перед Пен, его взгляд проникал в самую сокровенную часть ее души. Он не мог скрыть то, что чувствовал. Это был не просто гнев — это было нечто большее, смешанное из разочарования и недовольства, которое поселилось в его сердце, когда он узнал правду. Но в то же время он ощущал странное чувство гордости. Гордости за её смелость, за её умение бороться за свои убеждения, даже если этот путь был опасным и трудным.

Он не был её другом, другом, пусть и знал Пенелопу в то время, когда она была ещё ребёнком. Он всегда относился к ней с добротой и поддержкой, и теперь, когда он смотрел на неё, как на женщину, которая вела двойную жизнь, его сердце было в замешательстве. Этот разговор был неизбежен, но даже перед тем, как заговорить, он почувствовал, как всё внутри него противится.

— Ты всегда была для меня, как сестра, Пенелопа, даже до того как мой брат сделал тебе предложение — начал он, его голос был твёрдым, но в нём ощущался какой-то скрытый момент грусти. - Я всегда относился к тебе с уважением, гордился твоими успехами и радовался твоим победам. Но сейчас я не могу понять, почему ты выбрал этот путь.

Он сделал паузу, пытаясь собраться с мыслями, которые продолжали разбегаться. Непонимание и злость переполняли его, но в его сознании была также и гордость. Пенелопа, как и он, не была человеком, который мог бы подчиняться правилам бездумно. Он всегда это знал. Но это было что-то большее, и теперь он пытался понять, что именно это заставило ее так рисковать.

— Ты поставила себя в опасность, Пенелопа, — сказал он, и его тон стал более резким. — Ты умна, я всегда знал, что ты умна. Но ты не думал о том, что произойдет, если это раскроется? Это может закончиться очень плохо. Я понимаю, что теперь на твоей стороне сама Королева, но всё равно осталось много ужасных людей которых ты разоблачила и теперь они знают истинную личности Уислдаун

Его взгляд стал мягче, когда он продолжал: — Ты чувствуешь себя слишком смело, во всём этом бурлит адреналин, я знаю, что ты могла бы сделать всё по-другому. Почему же ты не обратилась к нам за помощью? Почему ты скрывала это?

Он ощутил, как его голос чуть-чуть дрогнул. Он действительно гордился её решимостью, её умением принимать решения. Но всё это связано с огромной опасностью, и эта мысль его мучила.

— Я горжусь тем, что ты не побоялась быть собой, что ты смогла сделать то, что не под силу другому, — сказал он тихо, почти как бы сам себе. — Но ты нанесла удар не только себе, но и всем нам. Ведь если с тобой что-нибудь случится, ни один из нас не сможет продолжать жить как прежде. Почему ты не подумала о последствиях? Ты не подумала о Элоизе, которая действительно пойдёт во все тяжкие. Ты не подумала о Колине, который просто станет тенью человека. Он не такой сильный как наша мать. Ему не ради кого будет стараться жить дальше. Это просто убьёт его. Ты этого хочешь? — он понимал, что его слова могли быть слишком резкими, слишком тяжёлыми и грубыми, но он хотел её встряхнуть, чтобы она наконец-то поняла, чтобы она испугалась и не принимала столь опрометчивых решений в одиночку.

Энтони шагнул немного ближе, его глаза искали ответ в ее лице. Он всё ещё чувствовал внутренний конфликт. Чувство гордости за  храбрость и разочарование от того, что её путь был настолько опасным. Он знал, что этот разговор меняет многое, но что-то в его душе подсказывало, что Пенелопа, несмотря на всё, примет собственное решение.

Энтони остановился и взглянул на неё с искренним, хотя и тревожным выражением. Он больше не был уверен в своих собственных чувствах. Этот разговор был неизбежен, но теперь, когда он стоял здесь, он чувствовал, как его эмоции превращаются в нечто большее.

— Ты и так многим пожертвовала, Пенелопа. И я не понимаю, почему ты решила, что это был единственный путь.

Энтони стоял в дверях кабинета, его фигура внушала ощущение невидимой власти, сдержанного напряжения и уверенности. Глаза, привыкшие выискивать даже самые мельчайшие слабости в оппоненте, скользили по комнате, останавливаясь на женской фигуре, что сидела в кресле у его стола. Она не была похожа на ту Пенелопу, которую он знал. Но, несмотря на то, что многое изменилось, ее стойкость и значимость остаются неизменными. Это не могло не удивить его.

Когда Энтони зашёл в кабинет и закрыл за собой дверь, Пенелопа оставалась не двигаясь напротив него, без малейшего намёка на робость. Всё в её облике говорило об уверенности. Он прекрасно видел, как она пережила этот момент, но ее лицо оставалось скрытым за масской  спокойствия, которая, возможно, даже напоминала ему себя в лучшие моменты.

— Ты знала, что это рано или поздно произойдёт, не так ли? — его голос был твёрдым, но в нём не было жестокости. Он понимал, что разговор с ней не будет легким. У него было много вопросов. Слишком много. Но главным из них было просто: Почему?

— Ты ведь знала, что я рано или поздно узнаю, Пенелопа, раз м королеве и всему тону стала известна истинная личность леди Уислдаун — произнёс он, испустив тяжёлый вздох. — Я теперь чувствую себя настоящим дураком, который перед её Величеством так рьяно опровергал, что среди присутствующих на вашей свадьбе нет, того самого знаменитого автора. Но я не мог даже представить, что именно ты стоишь за этим.

Пенелопа ничего не ответила сразу. Энтони следил за ее реакцией, его взгляд стал более ясным.
Виконт стоял перед Пен, его взгляд проникал в самую сокровенную часть ее души. Он не мог скрыть то, что чувствовал. Это был не просто гнев — это было нечто большее, смешанное из разочарования и недовольства, которое поселилось в его сердце, когда он узнал правду. Но в то же время он ощущал странное чувство гордости. Гордости за её смелость, за её умение бороться за свои убеждения, даже если этот путь был опасным и трудным.

Он не был её другом, другом, пусть и знал Пенелопу в то время, когда она была ещё ребёнком. Он всегда относился к ней с добротой и поддержкой, и теперь, когда он смотрел на неё, как на женщину, которая вела двойную жизнь, его сердце было в замешательстве. Этот разговор был неизбежен, но даже перед тем, как заговорить, он почувствовал, как всё внутри него противится.

— Ты всегда была для меня, как сестра, Пенелопа, даже до того как мой брат сделал тебе предложение — начал он, его голос был твёрдым, но в нём ощущался какой-то скрытый момент грусти. - Я всегда относился к тебе с уважением, гордился твоими успехами и радовался твоим победам. Но сейчас я не могу понять, почему ты выбрал этот путь.

Он сделал паузу, пытаясь собраться с мыслями, которые продолжали разбегаться. Непонимание и злость переполняли его, но в его сознании была также и гордость. Пенелопа, как и он, не была человеком, который мог бы подчиняться правилам бездумно. Он всегда это знал. Но это было что-то большее, и теперь он пытался понять, что именно это заставило ее так рисковать.

— Ты поставила себя в опасность, Пенелопа, — сказал он, и его тон стал более резким. — Ты умна, я всегда знал, что ты умна. Но ты не думал о том, что произойдет, если это раскроется? Это может закончиться очень плохо. Я понимаю, что теперь на твоей стороне сама Королева, но всё равно осталось много ужасных людей которых ты разоблачила и теперь они знают истинную личности Уислдаун

Его взгляд стал мягче, когда он продолжал: — Ты чувствуешь себя слишком смело, во всём этом бурлит адреналин, я знаю, что ты могла бы сделать всё по-другому. Почему же ты не обратилась к нам за помощью? Почему ты скрывала это?

Он ощутил, как его голос чуть-чуть дрогнул. Он действительно гордился её решимостью, её умением принимать решения. Но всё это связано с огромной опасностью, и эта мысль его мучила.

— Я горжусь тем, что ты не побоялась быть собой, что ты смогла сделать то, что не под силу другому, — сказал он тихо, почти как бы сам себе. — Но ты нанесла удар не только себе, но и всем нам. Ведь если с тобой что-нибудь случится, ни один из нас не сможет продолжать жить как прежде. Почему ты не подумала о последствиях? Ты не подумала о Элоизе, которая действительно пойдёт во все тяжкие. Ты не подумала о Колине, который просто станет тенью человека. Он не такой сильный как наша мать. Ему не ради кого будет стараться жить дальше. Это просто убьёт его. Ты этого хочешь? — он понимал, что его слова могли быть слишком резкими, слишком тяжёлыми и грубыми, но он хотел её встряхнуть, чтобы она наконец-то поняла, чтобы она испугалась и не принимала столь опрометчивых решений в одиночку.

Энтони шагнул немного ближе, его глаза искали ответ в ее лице. Он всё ещё чувствовал внутренний конфликт. Чувство гордости за  храбрость и разочарование от того, что её путь был настолько опасным. Он знал, что этот разговор меняет многое, но что-то в его душе подсказывало, что Пенелопа, несмотря на всё, примет собственное решение.

Энтони остановился и взглянул на неё с искренним, хотя и тревожным выражением. Он больше не был уверен в своих собственных чувствах. Этот разговор был неизбежен, но теперь, когда он стоял здесь, он чувствовал, как его эмоции превращаются в нечто большее.

— Ты и так многим пожертвовала, Пенелопа. И я не понимаю, почему ты решила, что это был единственный путь.

Энтони стоял в дверях кабинета, его фигура внушала ощущение невидимой власти, сдержанного напряжения и уверенности. Глаза, привыкшие выискивать даже самые мельчайшие слабости в оппоненте, скользили по комнате, останавливаясь на женской фигуре, что сидела в кресле у его стола. Она не была похожа на ту Пенелопу, которую он знал. Но, несмотря на то, что многое изменилось, ее стойкость и значимость остаются неизменными. Это не могло не удивить его.

Когда Энтони зашёл в кабинет и закрыл за собой дверь, Пенелопа оставалась не двигаясь напротив него, без малейшего намёка на робость. Всё в её облике говорило об уверенности. Он прекрасно видел, как она пережила этот момент, но ее лицо оставалось скрытым за масской  спокойствия, которая, возможно, даже напоминала ему себя в лучшие моменты.

— Ты знала, что это рано или поздно произойдёт, не так ли? — его голос был твёрдым, но в нём не было жестокости. Он понимал, что разговор с ней не будет легким. У него было много вопросов. Слишком много. Но главным из них было просто: Почему?

— Ты ведь знала, что я рано или поздно узнаю, Пенелопа, раз м королеве и всему тону стала известна истинная личность леди Уислдаун — произнёс он, испустив тяжёлый вздох. — Я теперь чувствую себя настоящим дураком, который перед её Величеством так рьяно опровергал, что среди присутствующих на вашей свадьбе нет, того самого знаменитого автора. Но я не мог даже представить, что именно ты стоишь за этим.

Пенелопа ничего не ответила сразу. Энтони следил за ее реакцией, его взгляд стал более ясным.
Виконт стоял перед Пен, его взгляд проникал в самую сокровенную часть ее души. Он не мог скрыть то, что чувствовал. Это был не просто гнев — это было нечто большее, смешанное из разочарования и недовольства, которое поселилось в его сердце, когда он узнал правду. Но в то же время он ощущал странное чувство гордости. Гордости за её смелость, за её умение бороться за свои убеждения, даже если этот путь был опасным и трудным.

Он не был её другом, другом, пусть и знал Пенелопу в то время, когда она была ещё ребёнком. Он всегда относился к ней с добротой и поддержкой, и теперь, когда он смотрел на неё, как на женщину, которая вела двойную жизнь, его сердце было в замешательстве. Этот разговор был неизбежен, но даже перед тем, как заговорить, он почувствовал, как всё внутри него противится.

— Ты всегда была для меня, как сестра, Пенелопа, даже до того как мой брат сделал тебе предложение — начал он, его голос был твёрдым, но в нём ощущался какой-то скрытый момент грусти. - Я всегда относился к тебе с уважением, гордился твоими успехами и радовался твоим победам. Но сейчас я не могу понять, почему ты выбрал этот путь.

Он сделал паузу, пытаясь собраться с мыслями, которые продолжали разбегаться. Непонимание и злость переполняли его, но в его сознании была также и гордость. Пенелопа, как и он, не была человеком, который мог бы подчиняться правилам бездумно. Он всегда это знал. Но это было что-то большее, и теперь он пытался понять, что именно это заставило ее так рисковать.

— Ты поставила себя в опасность, Пенелопа, — сказал он, и его тон стал более резким. — Ты умна, я всегда знал, что ты умна. Но ты не думал о том, что произойдет, если это раскроется? Это может закончиться очень плохо. Я понимаю, что теперь на твоей стороне сама Королева, но всё равно осталось много ужасных людей которых ты разоблачила и теперь они знают истинную личности Уислдаун

Его взгляд стал мягче, когда он продолжал: — Ты чувствуешь себя слишком смело, во всём этом бурлит адреналин, я знаю, что ты могла бы сделать всё по-другому. Почему же ты не обратилась к нам за помощью? Почему ты скрывала это?

Он ощутил, как его голос чуть-чуть дрогнул. Он действительно гордился её решимостью, её умением принимать решения. Но всё это связано с огромной опасностью, и эта мысль его мучила.

— Я горжусь тем, что ты не побоялась быть собой, что ты смогла сделать то, что не под силу другому, — сказал он тихо, почти как бы сам себе. — Но ты нанесла удар не только себе, но и всем нам. Ведь если с тобой что-нибудь случится, ни один из нас не сможет продолжать жить как прежде. Почему ты не подумала о последствиях? Ты не подумала о Элоизе, которая действительно пойдёт во все тяжкие. Ты не подумала о Колине, который просто станет тенью человека. Он не такой сильный как наша мать. Ему не ради кого будет стараться жить дальше. Это просто убьёт его. Ты этого хочешь? — он понимал, что его слова могли быть слишком резкими, слишком тяжёлыми и грубыми, но он хотел её встряхнуть, чтобы она наконец-то поняла, чтобы она испугалась и не принимала столь опрометчивых решений в одиночку.

Энтони шагнул немного ближе, его глаза искали ответ в ее лице. Он всё ещё чувствовал внутренний конфликт. Чувство гордости за  храбрость и разочарование от того, что её путь был настолько опасным. Он знал, что этот разговор меняет многое, но что-то в его душе подсказывало, что Пенелопа, несмотря на всё, примет собственное решение.

Энтони остановился и взглянул на неё с искренним, хотя и тревожным выражением. Он больше не был уверен в своих собственных чувствах. Этот разговор был неизбежен, но теперь, когда он стоял здесь, он чувствовал, как его эмоции превращаются в нечто большее.

— Ты и так многим пожертвовала, Пенелопа. И я не понимаю, почему ты решила, что это был единственный путь.

Холодная сырость раннего утра пропитывала всё вокруг, проникая даже под теплую мантию. Карета покачивалась на ухабах старой дороги, а за окном мелькали размытые силуэты деревьев, чьи кроны скрывались в плотном тумане. Молли Прюэтт сидела у самого окна, сцепив пальцы в замок и бесконечно теребя подол своего платья. Влажные губы сжимались в узкую полоску, а серые глаза тревожно следили за тем, как вдалеке начинает вырисовываться величественный силуэт поместья Селвинов.

Она не должна волноваться. Это уже не первое её посещение дома семьи, с которой её связал магический контракт. Их семьи общались с давних времён, и она знала всех троих сыновей Селвинов. С младшим, Кристофером, они даже были друзьями, несмотря на разницу в возрасте, они хотя бы учились в одно время в Хогвартсе, что дало возможность им немного сблизиться. Дэниэл и Эдмунд всегда оставались для неё скорее хорошими знакомыми из-за слишком большой разницы в возрасте и окружении, ведь когда девушка на первом курсе, то они оба  выпустились, но тёплые отношения делали ситуацию чуть проще. Она знала, что рано или поздно этот разговор состоится, но несмотря на годы, прошедшие с окончания Хогвартса, страх перед будущим никуда не делся. Два года работы в «Ежедневном пророке» научили её стойкости, умению скрывать эмоции и держать лицо, но сейчас, в этой карете, направляющейся в обитель Селвинов, всё казалось бессмысленным, даже несмотря на то что этот дом вскоре должен был стать и её собственным.

Контракт был заключён задолго до её рождения. Её родители были чистокровными, но не столь богатыми, как Селвины — аристократы, чья семья простиралась корнями вглубь веков. Их дедушки казалось решили всё за них, но незадача заключалась в том что она первая девочка, которая родилась в этих двух семьях за последние пару поколений, поэтому выбор был очевиден, с одной из сторон. Этот союз был необходим обеим сторонам, хотя для неё самой он был не больше чем золотая клетка, которая медленно, но верно захлопывалась, пусть и была не такой ужасной. Селвины… Один из трёх сыновей должен был стать её мужем. Но какой из них? И, что важнее, был ли у неё вообще выбор? Что она могла сделать в этой ситуации и какое будущее ожидало её в этом месте.

Фестралы замедлили ход, и спустя мгновение карета плавно остановилась у массивных ворот поместья. Кто-то из прислуги распахнул дверцу, позволяя Молли ступить на каменные плиты дорожки, ведущей ко входу. Она глубоко вдохнула, собрав в кулак остатки самообладания, и поднялась по ступеням.

Первым, кто встретил её в доме, был домовой эльф. Маленькое существо в аккуратно выглаженной наволочке почтительно поклонилось, а затем, пискнув тонким голосом, произнесло:

— Мисс Прюэтт, хозяин ждёт вас в кабинете. Прошу, следуйте за мной.

Она кивнула, молча скользя следом за эльфом по длинным коридорам, стены которых были увешаны старинными гобеленами и портретами предков рода Селвин. Величие, пропитанное временем, давило на неё с каждой секундой. Полированное дерево, серебряные подсвечники, тонкий аромат дорогого табака — всё это вызывало ощущение, будто её затягивает в водоворот чужого мира, из которого нет выхода. Хотя поместье не было таким устрашающим, как допустим тот же Малфой мэнор, но от него исходило величие, которого как казалось самой девушке она была не слишком достойна, но встряхнув головой, волшебница постаралась отогнать эти мысли.

Остановившись у высокой дубовой двери, эльф осторожно постучал костлявыми пальцами и едва слышно произнёс:

— Мисс Прюэтт прибыла, сэр.

Дверь плавно распахнулась, и она вошла внутрь.

Кабинет был тёплым, окутанным приглушённым светом и запахом бумаги, дерева и едва уловимых пряных нот. Эдмунд Селвин сидел в кресле у камина, неспешно затягиваясь самокруткой. Его взгляд был задумчивым, но едва он заметил её, на губах мелькнула едва различимая улыбка..
Она опустилась в кресло напротив, закинув ногу на ногу и сцепив руки в замок. На её лице не дрогнул ни один мускул, но внутри всё было сжато, как перед ударом.

— Ты хотел меня видеть — я пришла. О чём ты хотел поговорить? — тихо и вежливо произнесла Прюэтт с интересом поглядывая на своего собеседника, конечно же он как и все сыновья Селвинов был чертовски хорош собой и хотя бы в этом ей повезло, слава Мэрлину.

Утром Коганехико и Широганехико принесли в его комнату тёмно-синюю накидку с алыми шнурами, таким же алым подкладом, скрывавшимся за строгостью верхнего слоя, и золотом вышивки по краю. Разглаживая складки, они, перебивая друг друга, рассказывали, как проходила омиай Кайена, надевавшего её в последний раз, как позже он безумно влюбился в свою жену, хотя первые два месяца они даже не разговаривали. Уснуть Ичиго сегодня так и не удалось, однако, рассматривая вышивку, он почувствовал, что наконец смог освободиться от навязчивых мыслей. Он был не первым в такой ситуации, не он будет последним. Осталась лишь уверенность: никто и ничто не сможет заставить его, последнее слово всё ещё остаётся за ним.
[indent]

Куросаки пришёл в поместье Кьёраку чтобы сказать «нет». Чётко, ясно и окончательно. Чтобы разорвать эту абсурдную цепь обязательств, надетую на него без спроса.
А потом он увидел её. И всё его железное намерение треснуло по швам, как пересохшая глина.

Она сидела, собранная в идеальный, хрупкий бутон из шёлка, золота и отточенных манер. Рыжие волосы, такие же, как у него — единственное, что говорило о возможном родстве душ, — были убраны, укрощены. Но он видел не это. Он видел напряжение в линии её плеч и мысль об отказе вдруг показалась не освобождением, а актом глупого, детского вандализма перед чем-то, что было намного древнее него. Он прошёл через открытые слугами сёдзи, поклонился и сел на дзабутон, положив меч рядом: Зангецу глухо звякнул под слоями обернувшей его ленты.

— Здравствуй… Можно просто Ичиго. — если бы Тацки увидела его сейчас, она умерла бы со смеху. Он, принимавший шоколад на день святого Валентина с вежливым безразличием короля, щедро делясь им потом с менее удачливым Кейго; он никогда не испытывавший недостатка в словах, сейчас не знал, что сказать. И дело было не в том, что Гандзю оказался прав, он — неотёсанная деревенщина. Он просто наконец-то понял. Понял все те дурацкие, пафосные истории отца о дне, когда тот встретил маму. Это была не любовь с первого взгляда. Это было знание. Предчувствие. Тихое и неумолимое. Предчувствие, что эта девушка, сейчас такая далёкая и чужая, однажды может стать твоим самым близким солнцем. Если, конечно, даст тебе шанс.

— Я так и не успел поблагодарить твоего отца за помощь на Соукиоку. Справился бы в любом случае, но всё равно спасибо и ему, и капитану Укитаке. — конечно, это даже по его меркам очень самоуверенно, однако сейчас казалась настоящей правдой: это был первый день после достижения банкая, перехода на новый уровень. Сила хлестала через край, ему казалось, что он мог всё, эйфория стирала границы, и пределов не существовало, несмотря на очень слабый контроль. Он уложил троих лейтенантов раньше, чем понял, что делает. Победить Главнокомандующего не ощущалось невыполнимой задачей. И воспоминание об этой, переполнявшей его силе, стало таким необходимым сейчас катализатором.

— К чёрту всё, — шумно выдохнув, Куросаки тряхнул головой, и подтащил дзабутон ближе. — Я не знаю, как у вас принято, не знаю, чего ты от меня ожидаешь и как правильно, но не вижу смысла ни в официозе, ни в том, чтобы разговаривать через всю комнату. Тем более со своей невестой. — слово повисло между ними странным ощущением недосказанности, но едва ли это уже могло смутить Куросаки, который не привык сомневаться. Он, как обычно, бросал вызов всему миру. И мир мог подавиться своими возражениями, если они у него были.

— Меня зовут Ичиго. Я терпеть не могу, оякодон, потому что отец готовил его всё моё детство, пока его не выгнали с кухни... Я дерусь лучше, чем учусь, а учусь лучше, чем многие думают. У меня есть две младшие сёстры: Карин и Юзу, а отец оказался бывшим капитаном десятого отряда и членом клана Шиба, хотя я всегда считал его только хорошим врачом и отцом, который слишком часто ведёт себя несерьёзно… У меня есть друзья: Чад, Исида и Орихиме, которые не отпустили меня одного и помогли спасти Рукию от казни, к которой её приговорили из-за того, что она передала мне свои силы, помогая защитить семью. Это всё, чего я хотел, пока не узнал, что тут у меня тоже есть семья. И есть… есть ты… Честно говоря, в том мире, где жил я, эта помолвка - пережиток прошлого. Но я не хочу тебя обижать. Так что давай просто поговорим. Как два нормальных человека, — Куросаки сделал паузу, поднял глаза от своих рук, где только сейчас заметил мозоли от меча, россыпь мелких ссадин и синяков, а затем посмотрел на Юй, отмечая не только то, что она была красива, но и формальность всего, что он видел. Это его совершенно не устраивало. Тридцать градусов... Чёрт, да он в жизни никогда так ровно не наклонялся, сколько бы учителя ни бились над его воспитанием. Его собственный кивок был резким, коротким, больше похожим на выпад. Таким же прямым, лишённым осторожности, был и взгляд.
Воздух между ними наэлектризовался, сладкая затхлость церемонии уступала место чему-то острому, свежему, настоящему.

— А теперь твоя очередь. Выбрось из головы всё, что ты обо мне слышала. Забудь про помолвку, про долг, про эту комнату. Скажи мне то, что сказала бы человеку, который решил с тобой познакомиться. Что мне стоит знать о тебе? Что ты обо всём этом думаешь?

То, что Зеро остался на второй год, вовсе не говорило о том, что он одержим. И что остался бы сколько угодно раз, пока Юки не выпустится — тоже. И не следил он за ней, совсем. Просто так вышло, что она — нелепая и неловкая, постоянно встревала в проблемы и сомнительные ситуации, а оставлять её одну не представлялось правильным. Не когда кругом чёртовы вампиры, а ещё Куран этот поганый. Нет, Зеро никому не мог доверять. Ни свою жизнь, ни тем более её, Юки. Девчонки такой несовершенной, но бывшей самым ярким, светлым и чистым, что имелось в его жизни, даже если временами без шуток выводила из себя (иногда Зеро полагал, что это чрезмерная наивность, иногда — девичья глупость, однако каждый из вариантов всегда приводил к допущение, что да, останется на второй, третий, да какой угодно год, лишь бы только быть рядом, чтобы оберегать). Кросс приняла его с самого начала. Без лишних вопросов. Всегда и принимала. Не осуждала за демонов, и даже когда узнала о самом мерзком, отвратительном, ненавистно миз них — даже тогда не отвернулась и просто приняла. Глупая. Наивная. Самоотверженная. Слишком ценная для Зеро, чтобы он позволил чему-то плохому с ней случится. Потому нет, не одержим и следил, даже не преследовал, но поглядывал. На всякий случай. У него долг. И какое-то теплое успокоение, когда знал, что с Юки всё в порядке. Что успеет оказаться рядом. И когда можно просто смотреть на неё, нелепую т беззаботную, всегда полную энергии и самоотверженности.

В последнее время из Гильдии происходили дурные вести. Мол, вампиров бесконтрольных многовато. Мол, распоясались. Мол, воздух тяжелый, мол, "грядёт что-то дурное, нехорошее". И это раздражало. Будто недостаточно ему всей этой дурной ректорской затеи, этого сраного Ночного Класса, где Кирию бы каждому лично пулю в лоб пустил, а лучше три, чтобы наверняка, и в сердце ещё по одной. Ещё и собственно состояние... раздражало, каждый чёртов. Чёртова школа. Чёртовы вампиры. Чёртовы таблетки. Чёртов он сам.  Однажды станет таким же, как эти опустившиеся — момент неминуем, он приближался. А когда настанет, то смерть не казалась самым страшным, что его встретит. Но потеря человечности. Но тот факт, что за Юки будет некому приглядывать. Но понимание, что он и сам становился (уже был) для неё куда большей опасностью, хотя всем своим хмурым сердцем хотел защищать и оберегать от всего зла.. Да к чёрту! Каждый раз — к чёрту! Зеро ненавидел это всё, и себя ненавидел больше больше. Особенно когда тело охватывала жажда, а в отражении зеркала на него смотрело чудовище. Голодное и терявшее остатки человеческого каждый блядский день. Ненавидел. Очень сильно.

В общем, отыскать повод для того, чтобы выгуляться, проблемой не стало. Его душило и тошнило, он переждал сраных таблеток и ощущал себя погано, что, впрочем, ничего страшного, если позволит почувствовать себя человеком хоть немного. Свежий воздух подальше от людей, а там может и зверушку какую живьём съест, чтобы обмануть жажду, инстинкты и прострацию — это звучало ужасно, но сойдёт. А когда Юки мало того, что отправилась в городишко одна (терпеть не мог, когда выбиралась одна, это небезопасно, отчего не звала из раза в раз), так ещё и не возвращалась куда дольше положеного, так вопрос с "выгуляться в город тоже, но, конечно, не чтобы следить" оказался делом решенным, и Зеро выдвинулся. Буквально — по запаху и следам, какие не увидеть человеку, но какими жил и с какими боролся Кирию с той самой проклятой ночи. А уж что Юки способна найти проблемы даже в случае какой пенсионерки, попутно заблудившись в трёх сосках — это на раз-два, вампир не обманывался. Потому двинулся прицельно, ища старосту, не размениваясь на наслаждение, точно нет. Как отыщет и вернёт назад, так и отбудет вновь — птицу или кролика словит да и всё, под-успокоится.

Но Юки оставалась Юки, потому смогла отыскать проблему даже без трёх сосен. Или это проблема отыскала её, а может то взаимная любовь — к чёрту Зеро не интересно. Он, блядь, буквально подорвался с места, когда ощутил других_таких_же (не собратья, нет). А ещё Кросс, кажется, успела пораниться: в воздухе едва-едва уловимый запах крови, какой случался при небольших порезах. Даже не каждый вампир почувствует. Если только не "настроен" на дивный запах Юки, когда с миллионом не спутаешь. И если только вампир не являлся опустившимся животным. Не как Зеро, нет, он не такой. Просто... К чёрту! К чёрту, в который блядский раз!

Выстрел раздался из неоткуда и очень вовремя, из-за которого по сторонам из чужой головы разлетелось очень некрасиво (вампир, впрочем, почти сразу принялся неторопливо рассыпаться, пока не останется лишь одежда). Юки кто-то резко и бесцеремонно потянул за руку, чтобы оттащить и увеличить дистанцию до безопасной. После чего Кирию сделал ещё несколько манёвров охотника и, уткнув пистолет прямиком сначала в чужую грудь, а после в лоб (в того, которого предварительно успел отбросить, ударив о стену), снова выстрелил. Три пули. Три трупа. А затем, не глядя, схватил Кросс за запястье и быстро потащил прочь, оставляя позади рассыпавшихся дважды покойников. А. Артемида. Кажется, была на земле? Растяпа.

Беззвучно выругавшись себе под нос, Зеро отпустил чужую руку, остановившись:

— Подбери что потеряла и пошли отсюда. Ты задержалась.

Не глядя на девчонку и проклиная про себя, что взял её за запястье, что вообще так неосторожно впопыхах подошёл. Она действительно успела гле-то зацепить небольшую царапину, для которой даже пластырь не требовался. Но так ведь для таких, как эти... и как Зеро, тоже многого не требовалось. Нужно держаться. Убраться отсюда. Удержать себя. Вернуть Кросс назад. А затем завалить какую-то зверушку, высушим досуха. Сраные таблетки. Вампиры сраные. И Юки, чтоб её. Всё также на неё не глядя и не цепляясь взглядом за то место, то была эта сраная меньше-чем-мелкая царапина. Не смотреть. И, в идеале, даже не дышать.

"Только не сейчас, нет, не посмеешь."

Сколько времени прошло? Сатана понятия не имеет, теряясь в танце, отдаваясь бьющей басами музыке полностью, двигаясь в одном ритме, заигрывая то с одним мужчиной, то с другим. Возникало ли при этом сожаление, что вместо этого она провела всё детство, юношество и большую часть взрослой жизни в Аду? Ни капли — лучше пройти все испытания, мало отличающиеся от пыток, чем прожигать жизнь, как это делают смертные. Тана не устанет повторять, что смертные глупы и всегда будут такими, как бы они там ни били себя пяткой в грудь, утверждая, что они венец творения природы. Образ брата снова вспыхивает перед глазами, и ей невольно хочется сплюнуть — вот уж кто-кто, а он может многое рассказать о человеческой глупости, в которой предпочитает жить сам. А ведь они могли бы править Адом вместе...

Смерть Брока Сатана чувствует резко, всей собой, как и его экспресс-заход обратно — интересно, что же там происходит? Она отрывается от жадного поцелуя с юношей, чьи колени она оседлала ещё минут десять назад и теперь играла на его... нервах своим присутствием. Она недовольна, что ей приходится отрываться, но есть необходимость всё знать, особенно сейчас, когда Рамлоу только входил во вкус своей новой жизни и особенностей, которые она даёт. А ещё она недовольна тем фактом, что он это проделывает в людном месте, где могут быть не только смертные, но и всякие святые, способные справиться с Сатаной лёгким движением руки, не говоря уже о нём самом. Невольно ощущает себя родительницей слишком шустрого ребёнка, спешащего поделиться со всеми новой радостью, вроде дохлой крысы или увиденного в щель бани.

— Это он? — подбегает взъерошенная Сатана, повисая на руке Брока и рассматривая стоящего рядом мужчину. Она вошла во вкус своего образа на этот вечер и поэтому совсем растеряла любое величие себя настоящей, позволяя чарам суккуба наполнять воздух вокруг неё радостью, сексуальностью и беспечностью. Она сыта и довольна, вполне время заняться делами. — Хорош, — как хозяйка в мясном ряду оглядывает Роллинза, позволяя лёгкому налёту хищности появиться на её лице — потенциал она способна ощутить с первого взгляда, а уж подкреплённый словом Рамлоу, который последние месяцы ни капли её не разочаровывал. Подхватив своего спутника под руку, Сатана упирается маленькой ручкой в грудь наёмника, его спиной открывая двустворчатые двери, из которых мужчины только что вышли. Стоит дверям замереть, как полутёмный коридор опутывает эдакий кокон тишины, словно весь мир перестаёт существовать дальше их троих. Сатана протягивает Джеку нож лезвием вперёд. — Держите его крепко, мистер Роллинз. — Дождавшись, когда пальцы сожмутся, начала его медленно тянуть на себя, разглядывая при этом чужое выражение лица. — Очаровательно, — слизывает кровь с лезвия, жмурится от удовольствия, поворачивается к Рамлоу, улыбаясь испачканными кровью губами. — Хочешь попробовать?

Легко казаться беззащитной и очаровательной, когда у твоего образа большие глаза оленёнка, сто пятьдесят сантиметров росту и не сходящая улыбка на лице. Но это всё обман для неведущих, и она его использует, чтобы коротким шагом преодолеть разделяющее их расстояние и воткнуть этот же нож в печень Джека. — А теперь поцелуйте меня, мистер Роллинз, как в послений раз. Ах, да, это же и есть последний раз, — шепчет Сатана, клыком прикусывая уголок губы и откровенно забавляясь, наслаждаясь этой игрой во власть между жизнью и смертью. В данном случае — только смертью. — Простите, но сегодня вы умрете. Надеюсь, вы успели хорошо провести этот вечер. — Она резко выдергивает нож и, глядя Роллинзу в глаза, медленно слизывает кровь с лезвия. — Вкусно, — скалится в довольной улыбке, щелкая пальцами, призывая из теней своих любимых собачек, которые ненавязчиво заняли пространство между ней и Рамлоу. Видя, как стремительно бледнеет чужая кожа, всаживает нож ещё раз и ещё раз, чтобы смеяться, вылизывая испачканные пальцы. Это удовольствие на одну. — Думаю он оценит эту шутку... Ты же помнишь свой первый визит в ад?... — она смеётся над собственной идеей, когда присаживается рядом и на всякий случай проверяет пульс, словно не знает о свежеполученной метке. Красная подошва именитых туфель смотрится даже гармонично, когда Сатана проходит по растекшейся крови к Рамлоу, притягивая его за цепочку-удавку, зажимая в руке рубин кулона. — Ну вот, я же всегда вижу хорошего мальчика, — проводит пальцами по чёрной голове гончей, что теперь стоит на месте человека. Дважды хлопает по бедру, без вербальных команд подзывая своих собак. — Мальчики тебя проводят вниз, а дальше уже всё зависит от тебя.