кэйтилин по ночам лежала в своем устеленном шкурами шатре и слушала жизнь за его плотной тканью. совсем недавно они были счастливы в винтерфелле и жили своей простой жизнью. семья. долг. честь. она любила эддарда за то, что с ним было легко соблюдать привычные с детства слова [клятвы] она искренне любила его честность и прямолинейность — настолько сильно, что смогла понять север и стать его частью. в ясные ночи она укутывалась в тяжелый плащ и выходила смотреть на звезды. когда весь шум стихал и только редкие переклички ночных постовых напоминали, что вокруг земля чужая: здесь все было чужим — слишком ярким, слишком ж и в ы м, слишком летним. кажется впервые в жизни ей не хватало той сдержанности, которой был полон север. и только звезды [снова чужие] сверкали своим холодным, у т е ш а ю щ и м светом. кейтилин не могла поверить, что она так далеко от дома [она старается не думать о семье]

и вот бриенна... потерянный ребенок, которого не спешит принимать мир — только все больше и больше наказывает за инаковость. семья... как может семья отказаться от своего ребенка? кейтилин пыталась себя убедить из раза в раз, что у волчиц нет нелюбимых волчат, но каждый раз забывалась, стоило джону сноу попасться ей на глаза. она молила матерь дать ему место, где мальчик будет счастлив, но подальше от ее детей: она вздохнула с облегчением, когда вместе с королевским караваном замок покинул и он, направляясь на стену [пусть семеро охраняют его путь] она возблагодарила богов, когда покидала север сама, что проклятый мальчишка больше не будет яшкаться с ее детьми. даже теон казался ей ближе и понятнее — по крайней мере он не позорное клеймо на репутации ее мужа. по крайней мере не о его матери шепчутся кухарки первые болезненные годы их с недом брака. и вот кейтилин хочется обнимать, как наконец-то найденное дитя совсем чужую девушку. до этой встречи она не переставая думала, что все происходящее — наказание от богов, коих она посмела прогневить [если это мстят ей старые — она не удивится] она не смогла защитить свой дом от боли потерь и предательств. она не смогла принять одного брошенного ребенка — она обязательно примет этого. это ее долг перед миром, который она подвела. но разве боги не видят, что она всячески пыталась защитить семью и права наследия ее детей?

пока они идут по безграничью медленно окрашивающегося в желтое простора кейтилин уже предвкушает, как они ступят, как спрячутся в тенях вековых деревьев речных земель. они встретят их сдержанной прохладой, словно старый друг, пытающийся скрыть свою печаль. риверран, её родной дом, ждал их, величественный и непоколебимый. она старалась не думать о том, что даже его каменные стены не смогут скрыть ту боль, что поселилась в сердце кейтилин — каждый коридор, каждая комната непременно напомнят ей о потерянных днях, о семье, разбросанной войной, о муже, чья память жгла её сердце. на какое-то время она станет приведением и будет бродить по замку, словно тень, пытаясь найти утешение в знакомых стенах [вместо находя образы прошлого] кейтилин надеется, что их встретит отец. и даже если он будет старый и уставший, он не посмотрит на нее с немым укором, он не будет спрашивать, где она была, когда её котята дети нуждались в ней [ей донесли, что все о чем он спрашивал — это она] ей было больно держать себя в руках перед многочисленными глазами устремленными к ней, как к матери своей земли.

ночи в речных землях уже становились длинней и глядя в потолок шатра, кейтилин размышляла о своей жизни: она была женой, матерью, леди, но кем она была теперь? женщиной, потерявшей всё? мстительницей, жаждущей крови? или просто тенью, блуждающей по миру, который больше не принадлежал ей? она чувствовала, как гнев и отчаяние разрывают её изнутри и ей хотелось кричать, рвать на себе волосы, проклинать богов и людей, но вместо этого она молчала, сдерживая свои эмоции, словно ледяная статуя. она знала, что должна быть сильной, должна найти способ отомстить за своих детей, за свой дом, за всё, что у неё о т н я л и. но как? как она могла бороться с ланнистерами, с их властью и богатством? как могла она вернуть своих детей, разбросанных по всему вестеросу? как могла она залечить раны, которые война нанесла её душе?

— вам не спится? — кейтилин с удивлением обнаруживает бриенну сидящей у костра и тепло улыбнувшись, усаживается на накрытый мешковиной тюк сена. испытывает некоторое облегчение, когда понимает, что сегодня она не будет наедине с своими горькими мыслями, которые рвали ее на части каждый раз стоило тишине зазвенеть в ушах сильнее.

Безмятежность.

В этом сером, безликом мире, где не было никаких эмоций, страстей и желаний Безымянный был всегда. По крайней мере, ему это так казалось, потому что ничего до он не помнил, будто ничего и не было.
Ландшафт был уныл. Серые скалы и камни, кое-где встречающиеся неведомые статуи, изображавшие тех, кого он не знал, и почти везде — зеркально чистая вода. По берегам островков росла густая, всех оттенков серо-голубого цвета трава, над которой тут и там возвышались изящные чашечки цветов. Здесь рос один и тот же цветок — иных не было. По крайней мере, он не видел. Серовато-бурые, с тонкими голубоватыми сердцевинами, эти цветы колыхались по ветру, будто языки пламени. Иногда их срывали. Такие же безмолвные, ничего не помнящие тени, как он, ведомые какими-то своими порывами, сквозили по траве беззвучно, собирая охапки этих слабо-пахнущих, унылых цветов.

Безымянный не собирал. Он вообще держался от воды подальше, будто что-то отталкивало. Не страх, нет. Какое-то чувство, похожее на забытое воспоминание, неприятно скреблось в сознании, будто он что-то забыл. Что-то важное, очень важное.

Сейчас, правда, своему правилу он изменил. Хотя сейчас в этом мире — понятие относительное. Здесь не было ни вчера, ни завтра, ни сегодня, одно сплошное никогда. Лишь бесцельное блуждание по этим бескрайним лугам, испещренными пологими берегами вялотекущей реки с множеством притоков.
Сейчас к воде его привел Зов.
Это не было ни словами, ни музыкой, это не было чьим-то голосом — просто навязчивая мысль привела Безымянного к берегу реки,как бы он ни избегал. Не сразу он поддался — нелюбовь к воде пришлось победить, но сейчас неведомая сила звала его к воде, где появился новый цвет — золотой. Неведомый свет шел из самой глубины реки, манил, а Зов, окрепнувший у водной глади, буквально трубил набатом — Безымянному нужно туда, в бездну.

Руки сами тянутся к свету, а за ними — всё тело, в отчаянном, едва ли не последнем, порыве. Кажется, будто именно там, в в бездне озера, сокрыто спасение. Что-то забытое, желанное, знакомое с в то же время чужое.
Набрав воздуха побольше, Безымянный погружается в тёмную гладь, опускаясь всё глубже и глубже. Свет, как тоненькая, хлипкая ниточка, что вот-вот оборвется, тянет за собой куда-то дальше, глубже, в темную толщу воды. Он держится за нить, боясь отпустить. Почему-то кажется, что если отпустит — это навсегда. Она исчезнет, как исчезнет и Зов, а вместе с ним и надежда. На что — Безымянный не знал. Он не помнил ничего, на интуитивном, бессознательном уровне только вбив в голову, что нужно цепляться за свет, ибо он давай всё крепнувшую надежду.
Толща воды становилась всё плотнее, гуще, плыть было всё тяжелее и силы медленно покидали Безымянного.
Воздух закончился тогда, когда ниточка света истаяла. Зов стих.
Безымянный,оглушенный наступившей мертвенной тишиной, потерявшийся как рыба, резко выброшенная на берег, открыл в отчаянии рот, и...

...Ослепительный свет больно ударил по глазам.
Спустя секунду зрение все же вернулось — над ним нависал странный, незнакомый силуэт. Этот силуэт стоял с чем-то в руке, то ли фонарем, то ли факелом, тускло выделяющемся на фоне алеющего восходом серого неба.
— Явился. — незнакомый голос звенел недовольством долгого ожидания, но Безымянный был его слышать рад. Голос почему-то казался таким знакомым, будто он слышал его раньше, совсем недавно.

Безымянный резко сел, чувствуя боль в каждой конечности и, к своему удивлению, холод. Забытые чувства разом вернулись к нему, нахлынув ошеломляющей волной, от чего все тело, весь рассудок начав нестерпимо ныть от переизбытка эмоций и чувств. Он закрыл глаза ладонями, вдыхая полной грудью морозный утренний воздух. Было страшно. Непонятно. Нестерпимо, но вместе с тем — хорошо. Безымянный открыл глаза и задрал голову вверх, туда, где всполохами начинался рассвет.

Кажется, это был рассвет новой жизни.
Его жизни.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Пенелопа Бриджертон сидела в кабинете Энтони, чувствуя, как напряжение, словно невидимые цепи, стягивает её плечи. Просторная комната, наполненная запахом дерева и кожаных переплётов, казалась ей сейчас странно враждебной. Часы на каминной полке громко отбивали время, напоминая, что с каждой секундой момент разговора становится всё ближе.

Энтони был человеком, которого невозможно недооценивать. Пенелопа всегда восхищалась его преданностью семье и чувством долга, но сейчас это обострённое чувство ответственности было её врагом. Он знает. Разумеется, он знает. Как глава семейства Бриджертонов, Энтони не мог остаться в стороне, когда правда о Леди Уислдаун всплыла на поверхность.
Энтони и Кейт вернулись из Индии. Пенелопа знала, что это путешествие, наполненное новыми впечатлениями, сделало их союз ещё крепче. Но это не отменяло того, что предстоящий разговор с Энтони пугал её.

Её взгляд скользил по кабинету. Большой письменный стол Энтони, на котором бумаги лежали в аккуратной стопке, выглядел почти символом его характера: всё под контролем, всё подчинено правилам. Пенелопа вдруг ощутила странный контраст между этой комнатой и её собственным, куда более хаотичным внутренним миром. Она не из тех, кто привыкла подчиняться. Именно поэтому она начала писать в образе Леди Уислдаун — чтобы её голос был услышан, даже если её саму никто не замечал.

Она вспомнила момент, когда Колин впервые узнал её секрет. Её муж, её партнёр, её опора… Пенелопа боялась, что его доверие будет разрушено навсегда. Колин, помимо шока, был долгое время обижен на неё, но даже несмотря на это, он встал на её сторону. Он решил защищать её, когда Крессида пыталась её шантажировать, и поддержал её, когда она решилась рассказать всем правду.
Энтони же, вероятно, не будет столь милосердным. Для него честь семьи и её репутация всегда стояли на первом месте. Она боялась разговора с виконтом, потому что он, пусть и изменился с появлением Кейт в его жизни, всё ещё оставался излишне вспыльчивым.
Тем не менее, она находила утешение в том, что её признание уже было принято обществом. Даже королева, узнав правду, выразила восхищение её острым умом и способностью находить истину там, где другие её не видели. Её колонка теперь выходила под её именем, и вместо насмешек она получила признание. Семья Бриджертонов, хотя и была шокирована, не отвернулась от неё.

Шаги за дверью привлекли её внимание. Кто-то подошёл к кабинету, и Пенелопа затаила дыхание. Это он. Настало время защитить своё право на голос, своё право быть услышанной. Она выпрямила спину, готовая встретить Энтони с достоинством. Она знала, что разговор будет трудным, но Пенелопа Бриджертон никогда не отступала перед трудностями.

Пенелопа глубоко вздохнула, пытаясь успокоить нервы. Внутри неё бушевал вихрь эмоций, но она знала, что слабость сейчас — это не вариант. Она вспомнила, как много раз наблюдала за тем, как Энтони решал семейные дела: его голос всегда звучал твёрдо, решения были чёткими, а его взгляд не оставлял места для возражений. Именно этот Энтони сейчас ожидал её за дверью. Но Пенелопа была готова. Она больше не та девушка, которая тихо сидела в уголке бального зала, боясь привлечь к себе внимание. Леди Уислдаун сделала её сильнее.

Она снова вспомнила Колина. Его поддержка была для неё бесценна, особенно в те моменты, когда она сомневалась в правильности своего пути. — — Ты не одна, никто не смеет шантажировать мою жену!, — сказал он ей тогда, когда Крессида пыталась вынудить её заплатить за своё молчание. Эти слова до сих пор отзывались в её душе теплом. Пенелопа знала, что её муж будет рядом, что бы ни случилось. И даже если разговор с Энтони обернётся бурей, она сможет пережить это, потому что за её спиной стоял Кол, пусть в этот момент метафорически.

Она посмотрела на дверь. С другой стороны, без сомнения, Энтони готовился к тому, чтобы задать ей множество вопросов. Возможно, его гнев был оправдан, но Пенелопа решила, что не позволит ему подавить её своим авторитетом. Она не чувствовала вины за то, что делала, — только гордость за то, что её слова нашли отклик в сердцах людей и она смогла помочь многим невинным за которых никто бы не вступился.

Когда дверь начала медленно открываться, Пенелопа выпрямилась ещё больше. Она понимала, что этот разговор изменит многое, но её голос, её правда уже принадлежали миру. И никакой гнев Энтони не сможет это изменить.

Энтони стоял в дверях кабинета, его фигура внушала ощущение невидимой власти, сдержанного напряжения и уверенности. Глаза, привыкшие выискивать даже самые мельчайшие слабости в оппоненте, скользили по комнате, останавливаясь на женской фигуре, что сидела в кресле у его стола. Она не была похожа на ту Пенелопу, которую он знал. Но, несмотря на то, что многое изменилось, ее стойкость и значимость остаются неизменными. Это не могло не удивить его.

Когда Энтони зашёл в кабинет и закрыл за собой дверь, Пенелопа оставалась не двигаясь напротив него, без малейшего намёка на робость. Всё в её облике говорило об уверенности. Он прекрасно видел, как она пережила этот момент, но ее лицо оставалось скрытым за масской  спокойствия, которая, возможно, даже напоминала ему себя в лучшие моменты.

— Ты знала, что это рано или поздно произойдёт, не так ли? — его голос был твёрдым, но в нём не было жестокости. Он понимал, что разговор с ней не будет легким. У него было много вопросов. Слишком много. Но главным из них было просто: Почему?

— Ты ведь знала, что я рано или поздно узнаю, Пенелопа, раз м королеве и всему тону стала известна истинная личность леди Уислдаун — произнёс он, испустив тяжёлый вздох. — Я теперь чувствую себя настоящим дураком, который перед её Величеством так рьяно опровергал, что среди присутствующих на вашей свадьбе нет, того самого знаменитого автора. Но я не мог даже представить, что именно ты стоишь за этим.

Пенелопа ничего не ответила сразу. Энтони следил за ее реакцией, его взгляд стал более ясным.
Виконт стоял перед Пен, его взгляд проникал в самую сокровенную часть ее души. Он не мог скрыть то, что чувствовал. Это был не просто гнев — это было нечто большее, смешанное из разочарования и недовольства, которое поселилось в его сердце, когда он узнал правду. Но в то же время он ощущал странное чувство гордости. Гордости за её смелость, за её умение бороться за свои убеждения, даже если этот путь был опасным и трудным.

Он не был её другом, другом, пусть и знал Пенелопу в то время, когда она была ещё ребёнком. Он всегда относился к ней с добротой и поддержкой, и теперь, когда он смотрел на неё, как на женщину, которая вела двойную жизнь, его сердце было в замешательстве. Этот разговор был неизбежен, но даже перед тем, как заговорить, он почувствовал, как всё внутри него противится.

— Ты всегда была для меня, как сестра, Пенелопа, даже до того как мой брат сделал тебе предложение — начал он, его голос был твёрдым, но в нём ощущался какой-то скрытый момент грусти. - Я всегда относился к тебе с уважением, гордился твоими успехами и радовался твоим победам. Но сейчас я не могу понять, почему ты выбрал этот путь.

Он сделал паузу, пытаясь собраться с мыслями, которые продолжали разбегаться. Непонимание и злость переполняли его, но в его сознании была также и гордость. Пенелопа, как и он, не была человеком, который мог бы подчиняться правилам бездумно. Он всегда это знал. Но это было что-то большее, и теперь он пытался понять, что именно это заставило ее так рисковать.

— Ты поставила себя в опасность, Пенелопа, — сказал он, и его тон стал более резким. — Ты умна, я всегда знал, что ты умна. Но ты не думал о том, что произойдет, если это раскроется? Это может закончиться очень плохо. Я понимаю, что теперь на твоей стороне сама Королева, но всё равно осталось много ужасных людей которых ты разоблачила и теперь они знают истинную личности Уислдаун

Его взгляд стал мягче, когда он продолжал: — Ты чувствуешь себя слишком смело, во всём этом бурлит адреналин, я знаю, что ты могла бы сделать всё по-другому. Почему же ты не обратилась к нам за помощью? Почему ты скрывала это?

Он ощутил, как его голос чуть-чуть дрогнул. Он действительно гордился её решимостью, её умением принимать решения. Но всё это связано с огромной опасностью, и эта мысль его мучила.

— Я горжусь тем, что ты не побоялась быть собой, что ты смогла сделать то, что не под силу другому, — сказал он тихо, почти как бы сам себе. — Но ты нанесла удар не только себе, но и всем нам. Ведь если с тобой что-нибудь случится, ни один из нас не сможет продолжать жить как прежде. Почему ты не подумала о последствиях? Ты не подумала о Элоизе, которая действительно пойдёт во все тяжкие. Ты не подумала о Колине, который просто станет тенью человека. Он не такой сильный как наша мать. Ему не ради кого будет стараться жить дальше. Это просто убьёт его. Ты этого хочешь? — он понимал, что его слова могли быть слишком резкими, слишком тяжёлыми и грубыми, но он хотел её встряхнуть, чтобы она наконец-то поняла, чтобы она испугалась и не принимала столь опрометчивых решений в одиночку.

Энтони шагнул немного ближе, его глаза искали ответ в ее лице. Он всё ещё чувствовал внутренний конфликт. Чувство гордости за  храбрость и разочарование от того, что её путь был настолько опасным. Он знал, что этот разговор меняет многое, но что-то в его душе подсказывало, что Пенелопа, несмотря на всё, примет собственное решение.

Энтони остановился и взглянул на неё с искренним, хотя и тревожным выражением. Он больше не был уверен в своих собственных чувствах. Этот разговор был неизбежен, но теперь, когда он стоял здесь, он чувствовал, как его эмоции превращаются в нечто большее.

— Ты и так многим пожертвовала, Пенелопа. И я не понимаю, почему ты решила, что это был единственный путь.

Энтони стоял в дверях кабинета, его фигура внушала ощущение невидимой власти, сдержанного напряжения и уверенности. Глаза, привыкшие выискивать даже самые мельчайшие слабости в оппоненте, скользили по комнате, останавливаясь на женской фигуре, что сидела в кресле у его стола. Она не была похожа на ту Пенелопу, которую он знал. Но, несмотря на то, что многое изменилось, ее стойкость и значимость остаются неизменными. Это не могло не удивить его.

Когда Энтони зашёл в кабинет и закрыл за собой дверь, Пенелопа оставалась не двигаясь напротив него, без малейшего намёка на робость. Всё в её облике говорило об уверенности. Он прекрасно видел, как она пережила этот момент, но ее лицо оставалось скрытым за масской  спокойствия, которая, возможно, даже напоминала ему себя в лучшие моменты.

— Ты знала, что это рано или поздно произойдёт, не так ли? — его голос был твёрдым, но в нём не было жестокости. Он понимал, что разговор с ней не будет легким. У него было много вопросов. Слишком много. Но главным из них было просто: Почему?

— Ты ведь знала, что я рано или поздно узнаю, Пенелопа, раз м королеве и всему тону стала известна истинная личность леди Уислдаун — произнёс он, испустив тяжёлый вздох. — Я теперь чувствую себя настоящим дураком, который перед её Величеством так рьяно опровергал, что среди присутствующих на вашей свадьбе нет, того самого знаменитого автора. Но я не мог даже представить, что именно ты стоишь за этим.

Пенелопа ничего не ответила сразу. Энтони следил за ее реакцией, его взгляд стал более ясным.
Виконт стоял перед Пен, его взгляд проникал в самую сокровенную часть ее души. Он не мог скрыть то, что чувствовал. Это был не просто гнев — это было нечто большее, смешанное из разочарования и недовольства, которое поселилось в его сердце, когда он узнал правду. Но в то же время он ощущал странное чувство гордости. Гордости за её смелость, за её умение бороться за свои убеждения, даже если этот путь был опасным и трудным.

Он не был её другом, другом, пусть и знал Пенелопу в то время, когда она была ещё ребёнком. Он всегда относился к ней с добротой и поддержкой, и теперь, когда он смотрел на неё, как на женщину, которая вела двойную жизнь, его сердце было в замешательстве. Этот разговор был неизбежен, но даже перед тем, как заговорить, он почувствовал, как всё внутри него противится.

— Ты всегда была для меня, как сестра, Пенелопа, даже до того как мой брат сделал тебе предложение — начал он, его голос был твёрдым, но в нём ощущался какой-то скрытый момент грусти. - Я всегда относился к тебе с уважением, гордился твоими успехами и радовался твоим победам. Но сейчас я не могу понять, почему ты выбрал этот путь.

Он сделал паузу, пытаясь собраться с мыслями, которые продолжали разбегаться. Непонимание и злость переполняли его, но в его сознании была также и гордость. Пенелопа, как и он, не была человеком, который мог бы подчиняться правилам бездумно. Он всегда это знал. Но это было что-то большее, и теперь он пытался понять, что именно это заставило ее так рисковать.

— Ты поставила себя в опасность, Пенелопа, — сказал он, и его тон стал более резким. — Ты умна, я всегда знал, что ты умна. Но ты не думал о том, что произойдет, если это раскроется? Это может закончиться очень плохо. Я понимаю, что теперь на твоей стороне сама Королева, но всё равно осталось много ужасных людей которых ты разоблачила и теперь они знают истинную личности Уислдаун

Его взгляд стал мягче, когда он продолжал: — Ты чувствуешь себя слишком смело, во всём этом бурлит адреналин, я знаю, что ты могла бы сделать всё по-другому. Почему же ты не обратилась к нам за помощью? Почему ты скрывала это?

Он ощутил, как его голос чуть-чуть дрогнул. Он действительно гордился её решимостью, её умением принимать решения. Но всё это связано с огромной опасностью, и эта мысль его мучила.

— Я горжусь тем, что ты не побоялась быть собой, что ты смогла сделать то, что не под силу другому, — сказал он тихо, почти как бы сам себе. — Но ты нанесла удар не только себе, но и всем нам. Ведь если с тобой что-нибудь случится, ни один из нас не сможет продолжать жить как прежде. Почему ты не подумала о последствиях? Ты не подумала о Элоизе, которая действительно пойдёт во все тяжкие. Ты не подумала о Колине, который просто станет тенью человека. Он не такой сильный как наша мать. Ему не ради кого будет стараться жить дальше. Это просто убьёт его. Ты этого хочешь? — он понимал, что его слова могли быть слишком резкими, слишком тяжёлыми и грубыми, но он хотел её встряхнуть, чтобы она наконец-то поняла, чтобы она испугалась и не принимала столь опрометчивых решений в одиночку.

Энтони шагнул немного ближе, его глаза искали ответ в ее лице. Он всё ещё чувствовал внутренний конфликт. Чувство гордости за  храбрость и разочарование от того, что её путь был настолько опасным. Он знал, что этот разговор меняет многое, но что-то в его душе подсказывало, что Пенелопа, несмотря на всё, примет собственное решение.

Энтони остановился и взглянул на неё с искренним, хотя и тревожным выражением. Он больше не был уверен в своих собственных чувствах. Этот разговор был неизбежен, но теперь, когда он стоял здесь, он чувствовал, как его эмоции превращаются в нечто большее.

— Ты и так многим пожертвовала, Пенелопа. И я не понимаю, почему ты решила, что это был единственный путь.

Энтони стоял в дверях кабинета, его фигура внушала ощущение невидимой власти, сдержанного напряжения и уверенности. Глаза, привыкшие выискивать даже самые мельчайшие слабости в оппоненте, скользили по комнате, останавливаясь на женской фигуре, что сидела в кресле у его стола. Она не была похожа на ту Пенелопу, которую он знал. Но, несмотря на то, что многое изменилось, ее стойкость и значимость остаются неизменными. Это не могло не удивить его.

Когда Энтони зашёл в кабинет и закрыл за собой дверь, Пенелопа оставалась не двигаясь напротив него, без малейшего намёка на робость. Всё в её облике говорило об уверенности. Он прекрасно видел, как она пережила этот момент, но ее лицо оставалось скрытым за масской  спокойствия, которая, возможно, даже напоминала ему себя в лучшие моменты.

— Ты знала, что это рано или поздно произойдёт, не так ли? — его голос был твёрдым, но в нём не было жестокости. Он понимал, что разговор с ней не будет легким. У него было много вопросов. Слишком много. Но главным из них было просто: Почему?

— Ты ведь знала, что я рано или поздно узнаю, Пенелопа, раз м королеве и всему тону стала известна истинная личность леди Уислдаун — произнёс он, испустив тяжёлый вздох. — Я теперь чувствую себя настоящим дураком, который перед её Величеством так рьяно опровергал, что среди присутствующих на вашей свадьбе нет, того самого знаменитого автора. Но я не мог даже представить, что именно ты стоишь за этим.

Пенелопа ничего не ответила сразу. Энтони следил за ее реакцией, его взгляд стал более ясным.
Виконт стоял перед Пен, его взгляд проникал в самую сокровенную часть ее души. Он не мог скрыть то, что чувствовал. Это был не просто гнев — это было нечто большее, смешанное из разочарования и недовольства, которое поселилось в его сердце, когда он узнал правду. Но в то же время он ощущал странное чувство гордости. Гордости за её смелость, за её умение бороться за свои убеждения, даже если этот путь был опасным и трудным.

Он не был её другом, другом, пусть и знал Пенелопу в то время, когда она была ещё ребёнком. Он всегда относился к ней с добротой и поддержкой, и теперь, когда он смотрел на неё, как на женщину, которая вела двойную жизнь, его сердце было в замешательстве. Этот разговор был неизбежен, но даже перед тем, как заговорить, он почувствовал, как всё внутри него противится.

— Ты всегда была для меня, как сестра, Пенелопа, даже до того как мой брат сделал тебе предложение — начал он, его голос был твёрдым, но в нём ощущался какой-то скрытый момент грусти. - Я всегда относился к тебе с уважением, гордился твоими успехами и радовался твоим победам. Но сейчас я не могу понять, почему ты выбрал этот путь.

Он сделал паузу, пытаясь собраться с мыслями, которые продолжали разбегаться. Непонимание и злость переполняли его, но в его сознании была также и гордость. Пенелопа, как и он, не была человеком, который мог бы подчиняться правилам бездумно. Он всегда это знал. Но это было что-то большее, и теперь он пытался понять, что именно это заставило ее так рисковать.

— Ты поставила себя в опасность, Пенелопа, — сказал он, и его тон стал более резким. — Ты умна, я всегда знал, что ты умна. Но ты не думал о том, что произойдет, если это раскроется? Это может закончиться очень плохо. Я понимаю, что теперь на твоей стороне сама Королева, но всё равно осталось много ужасных людей которых ты разоблачила и теперь они знают истинную личности Уислдаун

Его взгляд стал мягче, когда он продолжал: — Ты чувствуешь себя слишком смело, во всём этом бурлит адреналин, я знаю, что ты могла бы сделать всё по-другому. Почему же ты не обратилась к нам за помощью? Почему ты скрывала это?

Он ощутил, как его голос чуть-чуть дрогнул. Он действительно гордился её решимостью, её умением принимать решения. Но всё это связано с огромной опасностью, и эта мысль его мучила.

— Я горжусь тем, что ты не побоялась быть собой, что ты смогла сделать то, что не под силу другому, — сказал он тихо, почти как бы сам себе. — Но ты нанесла удар не только себе, но и всем нам. Ведь если с тобой что-нибудь случится, ни один из нас не сможет продолжать жить как прежде. Почему ты не подумала о последствиях? Ты не подумала о Элоизе, которая действительно пойдёт во все тяжкие. Ты не подумала о Колине, который просто станет тенью человека. Он не такой сильный как наша мать. Ему не ради кого будет стараться жить дальше. Это просто убьёт его. Ты этого хочешь? — он понимал, что его слова могли быть слишком резкими, слишком тяжёлыми и грубыми, но он хотел её встряхнуть, чтобы она наконец-то поняла, чтобы она испугалась и не принимала столь опрометчивых решений в одиночку.

Энтони шагнул немного ближе, его глаза искали ответ в ее лице. Он всё ещё чувствовал внутренний конфликт. Чувство гордости за  храбрость и разочарование от того, что её путь был настолько опасным. Он знал, что этот разговор меняет многое, но что-то в его душе подсказывало, что Пенелопа, несмотря на всё, примет собственное решение.

Энтони остановился и взглянул на неё с искренним, хотя и тревожным выражением. Он больше не был уверен в своих собственных чувствах. Этот разговор был неизбежен, но теперь, когда он стоял здесь, он чувствовал, как его эмоции превращаются в нечто большее.

— Ты и так многим пожертвовала, Пенелопа. И я не понимаю, почему ты решила, что это был единственный путь.

Холодная сырость раннего утра пропитывала всё вокруг, проникая даже под теплую мантию. Карета покачивалась на ухабах старой дороги, а за окном мелькали размытые силуэты деревьев, чьи кроны скрывались в плотном тумане. Молли Прюэтт сидела у самого окна, сцепив пальцы в замок и бесконечно теребя подол своего платья. Влажные губы сжимались в узкую полоску, а серые глаза тревожно следили за тем, как вдалеке начинает вырисовываться величественный силуэт поместья Селвинов.

Она не должна волноваться. Это уже не первое её посещение дома семьи, с которой её связал магический контракт. Их семьи общались с давних времён, и она знала всех троих сыновей Селвинов. С младшим, Кристофером, они даже были друзьями, несмотря на разницу в возрасте, они хотя бы учились в одно время в Хогвартсе, что дало возможность им немного сблизиться. Дэниэл и Эдмунд всегда оставались для неё скорее хорошими знакомыми из-за слишком большой разницы в возрасте и окружении, ведь когда девушка на первом курсе, то они оба  выпустились, но тёплые отношения делали ситуацию чуть проще. Она знала, что рано или поздно этот разговор состоится, но несмотря на годы, прошедшие с окончания Хогвартса, страх перед будущим никуда не делся. Два года работы в «Ежедневном пророке» научили её стойкости, умению скрывать эмоции и держать лицо, но сейчас, в этой карете, направляющейся в обитель Селвинов, всё казалось бессмысленным, даже несмотря на то что этот дом вскоре должен был стать и её собственным.

Контракт был заключён задолго до её рождения. Её родители были чистокровными, но не столь богатыми, как Селвины — аристократы, чья семья простиралась корнями вглубь веков. Их дедушки казалось решили всё за них, но незадача заключалась в том что она первая девочка, которая родилась в этих двух семьях за последние пару поколений, поэтому выбор был очевиден, с одной из сторон. Этот союз был необходим обеим сторонам, хотя для неё самой он был не больше чем золотая клетка, которая медленно, но верно захлопывалась, пусть и была не такой ужасной. Селвины… Один из трёх сыновей должен был стать её мужем. Но какой из них? И, что важнее, был ли у неё вообще выбор? Что она могла сделать в этой ситуации и какое будущее ожидало её в этом месте.

Фестралы замедлили ход, и спустя мгновение карета плавно остановилась у массивных ворот поместья. Кто-то из прислуги распахнул дверцу, позволяя Молли ступить на каменные плиты дорожки, ведущей ко входу. Она глубоко вдохнула, собрав в кулак остатки самообладания, и поднялась по ступеням.

Первым, кто встретил её в доме, был домовой эльф. Маленькое существо в аккуратно выглаженной наволочке почтительно поклонилось, а затем, пискнув тонким голосом, произнесло:

— Мисс Прюэтт, хозяин ждёт вас в кабинете. Прошу, следуйте за мной.

Она кивнула, молча скользя следом за эльфом по длинным коридорам, стены которых были увешаны старинными гобеленами и портретами предков рода Селвин. Величие, пропитанное временем, давило на неё с каждой секундой. Полированное дерево, серебряные подсвечники, тонкий аромат дорогого табака — всё это вызывало ощущение, будто её затягивает в водоворот чужого мира, из которого нет выхода. Хотя поместье не было таким устрашающим, как допустим тот же Малфой мэнор, но от него исходило величие, которого как казалось самой девушке она была не слишком достойна, но встряхнув головой, волшебница постаралась отогнать эти мысли.

Остановившись у высокой дубовой двери, эльф осторожно постучал костлявыми пальцами и едва слышно произнёс:

— Мисс Прюэтт прибыла, сэр.

Дверь плавно распахнулась, и она вошла внутрь.

Кабинет был тёплым, окутанным приглушённым светом и запахом бумаги, дерева и едва уловимых пряных нот. Эдмунд Селвин сидел в кресле у камина, неспешно затягиваясь самокруткой. Его взгляд был задумчивым, но едва он заметил её, на губах мелькнула едва различимая улыбка..
Она опустилась в кресло напротив, закинув ногу на ногу и сцепив руки в замок. На её лице не дрогнул ни один мускул, но внутри всё было сжато, как перед ударом.

— Ты хотел меня видеть — я пришла. О чём ты хотел поговорить? — тихо и вежливо произнесла Прюэтт с интересом поглядывая на своего собеседника, конечно же он как и все сыновья Селвинов был чертовски хорош собой и хотя бы в этом ей повезло, слава Мэрлину.

[indent] С одной стороны, фильм, избранный Римой, казался таким, что не привлечет особого внимания, но с другой — кто знает? Режиссер никогда не настроен на провал. Все зависит от работы тех, кто снимает, от актеров и от пиарщиков. Иногда кино выстреливает именно благодаря актерскому составу, и этот фильм мог стать известным именно благодаря ей. Рима никогда не сомневалась в своем таланте, но, кроме таланта, она была еще и очень [нечеловечески] привлекательной — как все вампиры, и этого не могли не заметить. Находиться в центре внимания было бы непривычно, но вместе с тем Рима больше хотела этого, чем нет. Она не стремилась быть известной, она хотела играть, но слава — приятный бонус. Вишенка на торте.

[indent] У славы есть и темная сторона — известность может вести к опасности. Есть безумные фанаты, есть папарацци, которые следят за каждым шагом, чтобы потом перемыть все кости в прессе, есть ненавистники, которые будут только рады подтолкнуть в пропасть, если она оступится. Кроме того — зависть, конкуренция, липкие взгляды продюсеров. В модельной среде все это тоже могло быть, и Рима знала [догадывалась] кто из знакомых в этой сфере не желает ей или Шики добра. И сальные глаза агентов ее не раз ощупывали, хотя дальше рассматривания не заходили. К их же счастью.

[indent] — Я знаю, — Рима прикрыла глаза. — Я все обдумала, — она никогда не принимала поспешных решений. Сначала всегда пыталась хотя бы минимально все проанализировать, и даже если она ошибалась — ей хотелось бы попробовать и ошибиться, чем жить дальше и терзаться, зная, что мечта всей жизни рядом, но недоступна, потому что она сама от этой мечты отказалась. — Это правда сделает меня счастливой. Если не получится — попробую еще раз.

[indent] Попробовать местную еду она тоже не была против. На прилавке стояли два больших стеклянных кувшина, один — с лимонадом с крупными ломтиками лимона и веточками мяты, второй — с холодным латте. На деревянном подносе лежали такос с кусочками курицы, говядиной с гуакамоле, и со смесью овощей и тертого сыра. Рима выбрала латте; немного подумала о такос, но решила, что пока ограничится кофе.

[indent] — Выбрала, — воткнув в стакан трубочку, она сделала глоток. — Пока не договорилась с ним, но изучила его биографию и узнала стоимость, — хотя деньги никогда не были для нее проблемой. — И почитала отзывы. Практически все хорошие, люди пишут, что он терпеливый и не тратит время на теорию. А еще у него своя методика — он объединяет техники Страсберга и Майзнера, и мне кажется, это интересно. Например, сначала надо найти в себе чувства, похожие на те, что испытывает персонаж, и понять, почему он ведет себя так, как ведет, а потом — реагировать на партнера в моменте, не продумывая план заранее, чтобы выглядеть естественно.

[indent] Достав из кармана телефон, Рима открыла сайт, где был описан сценарий будущего фильма — уже полный, хотя картина находилась на стадии пре-продакшна, и протянула его Шики. Фильм назывался «Немертвая».

[indent] — Главную героиню зовут Рей. Она выжила в катастрофе: школьный автобус занесло на скользкой дороге. Несколько ее одноклассников погибло, в том числе ее лучшая подруга, другие получили тяжелые травмы, а она даже не была серьезно ранена. После этого у нее депрессия и она хочет умереть. В их классе появляется новенький, который тоже пережил свои трагедии, и, в общем, однажды выходит так, что она просит его, чтобы он сфотографировал ее так, будто она мертвая. Ей так легче, — Рима повела плечами. — Он фотографирует ее, ему тоже это нравится. Естественно, они влюбляются. Потом ее состояние ухудшается, она прячет от него порезы на руках, и наконец все-таки пытается умереть. Ее спасают, и она решает попробовать жить еще раз. Это немного интереснее, чем классические любовные треугольники или сценарий Ромео и Джульетты. Даже в чем-то оригинально. Я бы такое посмотрела.

[indent] Попробовав понять Рей, Рима подумала, что у нее получилось — хотя ей это было в разы сложнее, чем людям. Люди смертны, люди боятся смерти. Вампиры — нет, но и Рей не боялась — Рей исследовала смерть, пыталась представить, что было бы с ней, если бы она оказалась на месте своей подруги. Просто потом тоска стала слишком сильной, сильнее, чем интерес к жизни и к чему-либо, и это уже вампирам было понятно.

[indent] Моргнув, Рима перевела на Шики печальный взгляд.

[indent] — Знаешь, — голос мгновенно изменился, дрогнул, будто она сдерживала слезы. — Я все время думаю... почему именно я? Почему мне было суждено выжить, а Мио — нет? Она всегда была намного веселее и жизнерадостней меня... и она умерла, а я все еще здесь. Может, где-то наверху ошиблись, и должна была погибнуть я? Может, то, что я жива — неправильно? — Рима покачала головой и уже нормальным, не дрожащим голосом сказала, — Вот как-то так это выглядит.

- Имя.
- Ник… Нико -
Это давно за гранью обычной боли. Вне того, чему может подвергаться человеческое тело. Далеко за чертой "так может быть".
Так - не может. Чернота в глазах - обморочная, дремуче-бессознательная. Спасительная. Она глушит, за ней - не слышно, за ней нет его и вообще ничего нет.
Выкрученных суставов нет в воспалённых, опухших, перетянутых до предела суставных сумках. Нет кости в мёртвом заклине о кость - две металлических спицы в ломающей сцепке выгрызают друг из друга едкие хлопья ржавчины.

Под оглушающе тяжёлой, безразмерной, густой, незрячей, вытравленной в полное отсутствие цвета чернотой - мысль тающей искрой сжалась в исчезающе маленькую точку. Под ней пальцы ног не скользят по потёкам на кафеле в конвульсивных попытках найти точку опоры.

За ней нету
За ней никто не сказал ему:
- Неправильно. Ещё раз.

Тогда из точки в его голове рождается сверхновая. В спасительном забытьи вспышечным жестоким цветком распускается белизна. Ослепительная. Безжалостная. Не спрятаться, не укрыться, не убежать - не на чем бежать, нечем защищаться; где-то возле его уха почти осязаемо трещат жгуты мышц под предельной нагрузкой. Его плоть, его мышцы.

Его выжигает до дна ослепительной агонией.
Кто-то вместо него думает: так выглядит поверхность Солнца, волнующаяся плазматически раскалёнными протуберанцами.
Так - из-за горизонта, иссушенного грехом человеческим, поднимается очищающая последняя заря библейского судного дня.
Гласные сливаются с гласными, звук тонет и мешается со звуком. В этом вое вряд ли можно разобрать слова; в него он тратит всё, что от него осталось.

Тот человек
- человек, да ну -
- тот человек больше не говорит "неправильно".

Первый.
Он - Первый.
- П Е Р В Ы Й - Беззвучная, беспредметная, без места и без времени, без начала и конца, под белой библейской зарёй за него кричит чистая боль.
Тогда что-то меняется, но он ещё нескоро поймёт, что именно: ещё долго не будет его, чтобы понимать.
Спустя сколько-то времени через вернувшееся к нему желанное "ничто" Первый слышит чей-то бездумный звериный вой далёким эхом своего собственного. Крик, в котором уже не осталось ни причины, ни следствия; не осталось того, кто кричал - осталось только "сейчас" неизгладимой зарубкой во времени. И осталось то, что происходит в эту бесконечность между движениями секундной стрелки. Голос сходит на нет, мгновение "сейчас" - раскалённым гвоздём навсегда входит в память. Глубже, чем в память. Этих гвоздей будет не один и не несколько;
Тогда он понимает: есть Второй.

Иногда он всё-таки Нико. В этой кухне пахнет как в морге: хлоркой и холодом. Стерильный кафель, как по расписанию, в будни и через выходные раз за разом покрывается абстрактными пятнами, о происхождении которых лучше не думать. Они оттирают; от воды ломит пальцы, кафельная клетка кажется бесконечной. Ник знает, что где-то над их головами под потолком покачивается стройный ряд стерильных крючьев. Здесь всё чистое; тот, кому принадлежит этот дом, не выносит грязи. Наверное, - думает Ник, - пока возраст не взял своё, он

эта тварь

Его скрюченные пальцы впиваются в потерявшую цвет тряпку, в них вдруг собирается вся клокочущая ярость, вскормленная днями и неделями, безвыходно запертая в нём, нагнетающаяся день за днём, раз за разом после того, как кто-то из них оказывается в той комнате внизу.

"ненавижу".

Мало. Одного короткого слова мало, чтобы описать, как Ник ненавидит.
До багровых точек на дне глаз, которыми уже давно не смотрит он-прежний. До того, что в каждом его выдохе, когда он думает об этом, не остаётся ничего, кроме чёрной сажи и конденсированной зубастой смерти. Он невидяще пялится перед собой и, кажется, шевелит губами, повторяя одно слово, которого безнадёжно мало, пока его руки терзают ебаную тряпку. У него в виске бьётся сверляще ритмичный пульс, ладонь сама складывается в кулак, костоломный по-старому, откуда-то из другой жизни, такой далёкой.

"ненавижу его"

Прострел тупой, тягучей боли в плече возвращает обратно в стерильную кухню. Почти макает мордой в плитку. Тот человек умён; он знает, как выглядят руки у бойца. Знает, как правильно выламывать шарниры у своих игрушек. Ник, полуослепший от бездонной ярости и отупляющей ползучей боли, ловит на себе, кажется, взгляд. Второго. Он ненавидит себя за то, что сначала ему в голову приходит это безусловное, почти торопливое "Второй" - и только потом он вспоминает имя.
"Я в порядке", - Показывает одними губами, вполоборота. Оба - не должны говорить.
Иначе тот человек может услышать.

Он подкалывает их грамотно. Когда совсем хуёво, и Первый не может совместить с реальностью свой плывущий, уходящий с прямой линии фокус в размытом коридоре туннельного ви́дения - его не трогают.
Когда у него в голове проясняется, выпрямляется перспектива и мысль вслед за ней - тогда на его предплечье смыкаются тиски, и он слышит тихий щелчок инжектора. Пролёты становятся бесконечными, повороты обнаруживаются там, где их не должно быть; он не помнит, сколько идёт вдоль стерильно белой стены, пока не натыкается на Второго.

Почему-то не думал встретить Второго здесь. Первый протягивает руку для рукопожатия, как делал раньше, когда встречал кого-то. Пытается протянуть руку и забывает, что она не поднимается высоко. Его ладонь криво падает обратно, вниз и в сторону.

Он вдруг смутно понимает: Второму сейчас хуже, у Второго - тусклая, как бензиновая плёнка, неживая круговерть в глазах; Второй грузно валится ему навстречу. Первому нечем ловить, и он подпирает его выломанным плечом. Они стоят, привалившись друг к другу, как два дефектных манекена в пустой витрине.

Может, химическая одурь - неровное одеяло, одно на двоих, нашпигованное болезненными колючками вспышечно быстрых мыслеобразов, не понять - из прошлого или из будущего. Может, мысли передаются через это полотно от одного к другому. А может, их мысли просто одинаковые. Примитивные в своей безнадёжной ярости и тупиковой безнадёге.

"Ненавижу".
"Я тоже".