[indent]Стелла не то, чтобы именно любила кофе Химеко, но иногда, когда она просыпалась утром от очередного то ли кошмара, то ли вещего сна, а обычно - чего-то настолько абсурдного, что не могло, казалось, произойти ни в одном из известных ей миров, даже вымышленных... в таких случаях лишь что-то крепкое, бодрящее и невероятное могло вернуть её в реальность и как следует встряхнуть. Кроме того, своеобразный вкус напитка, сваренного Химеко, помогал собраться с мыслями. Порой ей становилось настолько плохо, что это было даже хорошо. Появлялась та лёгкость и бодрость, а также бесшабашная готовность ко всему на свете, что она, казалось, могла и горы свернуть, и принять явление эона во плоти как нечто нормальное.
[indent]- Здесь странно пахнет... место точно правильное?
[indent]Стелла схватилась за руку Март и огляделась по сторонам. Место выглядело приятно, даже до некоторой степени интимно. Она поймала себя на мысли, что ей нравится такая загадочная, взрослая атмосфера. Возникало впечатление, что такие заведения, наверно, частенько посещала Кафка, и Стелле даже померещилось, что она воочию видит изящную красавицу из Охотников за Стелларонами - вольготно сидит за стойкой и маленькими глоточками наслаждается каким-то густо-алым коктейлем через тонкую трубочку. Стелла поморгала - нет, не она, лишь немного похожая на неё дама.
[indent]- Эм... мне кажется, нам ещё рано бывать в таких местах, - зашептала Стелла подруге так, чтобы больше не услышал никто из окружающих, а особенно бармен и охранники, стоящие по углам и старающиеся быть незаметными, но попробуйте-ка не заметить такие мусулистые "шкафы". - Но, раз мы уже пришли, давай попробуем что-нибудь? Только действуй естественно и непринуждённо, чтобы они не заподозрили, что нас здесь не должно быть.
[indent]С этими словами она сама подошла, упёрла руку в бок и дерзко заявила:
[indent]- Здравствуйте! Я хочу бокал... - она уже почти что ткнула пальцем в бутылку с чем-то ярко-золотистым, будто туда налили расплавленные монеты из банка КММ, но тут же сообразила, что подобное будет неприлично, и, кроме того, уже заметила надпись на табличке под ней. - "Вечернего танго вдвоём"!
[indent]Почему из всего арсенала бутылок, выстроенных ровными рядами на явно ухоженных, начищенных почти до блеска полках - Стелла бы не объяснила, ей просто так подсказало чутьё. И оттенок действительно выглядел очень красиво, особенно его медовые переливы в неярком свете здешних ламп.
[indent]- У вас хороший вкус, но... - бармен оглядел её с ног до головы. - Достаточно ли кредитов?
[indent]- Вам кажется, что я не в состоянии заплатить? Да я второй по богатству человек во Вселенной после Авантюрина из отдела стратегических инвестиций! Не смотрите так на мою одежду, это последний писк моды на Пенаконии, и он стал таким после того, как я там побывала!
[indent]Стеллу понесло, и обычно в таком состоянии она могла болтать всё, что угодно. Язык болтал быстрее хода мыслей, и она импровизировала на ходу. При этом ни от кого не укрывалось, сколько удовольствия она получает от подобных выходок.

[indent]Нежные лепестки цветов, настолько уязвимо-тонкие и хрупкие, что, казалось, даже легчайшее дуновение невесомого ветерка может им повредить, сияли девственной белизной. Их нетронутая природная чистота, казалось, могла существовать лишь какой-то час, затем неизбежно начнёт блёкнуть, угасать, даже взгляды - и те способны запятнать её. Но, как бы ни были трепетны и чувствительны эти бутоны, прикосновение пальцев, ласкающее их, как будто заставляло их светиться ещё ярче. Ничто не могло их потревожить или причинить вред - их новорождённая невинность продлится вечно.
[indent]Хуа Чэн трогал их с таким же благоговением, как прекрасное лицо своего возлюбленного. И как будто бы вовсе не замечал убранство храма - перед его внутренним взором стоял облик Се Ляня, и ничто, кроме него. Он был наедине - даже не так, един с божеством, владеющим его сердцем и душой. Неделимы, нерасторжимы, две стороны одной монеты, как день и ночь, как солнце и луна, как свет и тень - одно не существует без другого.
[indent]На посещение Хуа Чэн отреагировал не сразу. Сразу почувствовал, что угрозы оно не несёт. Если бы кто-то подошёл с плохими намерениями или даже негативом в мыслях - такая личность бы даже не приблизилась к храму на такое расстояние, чтобы увидеть его.
[indent]- Господин Хаку, вы здесь? Я ведь чувствую ваше присутствие, - Князь Демонов улыбнулся, не оборачиваясь. - Раз уж пришли - подойдите, мне нечего скрывать.
[indent]Свечи и цветы. Место для молитвы, отдохновения души, безопасное, укромный уголок в огромном суетном мире. Немые восхваления Его Высочества срывались с его губ дыханием - лёгкими, будто лишь мерещатся, вздохами. Порой, отстраняясь от всех внешних дел и хлопот с управлением Призрачным городом, от треволнений и сплетен, на которые так досужи и люди, и демоны, и небожители, Хуа Чэн оставался здесь на ночь, а то и на несколько дней, никуда не выходя и лишь совершенствуя убранство храма. Ни пылинки, ни царапинки он не допускал. Будучи разлучённым с Его Высочеством надолго, он ухаживал за этим местом так же, как хотел бы - за телом и душой своего божества.
[indent]- По какой причине вы искали меня, юноша?
[indent]Хуа Чэн задал этот вопрос, продолжая ласкать цветок так, словно вот-вот поцелует, и останавливает его лишь нежелание оставить на нём свою тёмную энергию. Каждый раз, когда желание становилось невыносимым, Хуа Чэн выплёскивал его в новый элемент творчества, будь то ещё одна скульптура, портрет, фреска, сочинённая в честь Его Высочества музыка, украшения, которые он хотел бы подарить, или оружие, которое непременно могло бы понравиться Се Ляню как богу войны. Он был готов собрать редчайшие драгоценности со всего света ради одной улыбки принца - и немедленно выбросить их, если любимый не заинтересуется. Выбросить то, за что сотни людей без размышлений отдали бы жизни или согласились бы на участь хуже смерти, словно они ненужный, бессмысленный сор.

[indent]Девушки в этом городе имели самое разное происхождение, в том числе из самых благородных, включая правящие, семей, а некоторые при жизни даже шли путём дао, пока не разочаровались в нём из-за испытаний и невзгод, приподнесённых суровым миром. Хуа Чэн их не винил - он сам едва не сломался несколько раз и не выдержал бы, если бы не благие, оберегающие воспоминания о наследном принце Сяньлэ. Да и у самого принца в прошлом тоже были такие моменты, о которых он наверняка не хотел бы вспоминать со стыда. И не всем так везёт, как им, найти опору и поддержку, многие падают во тьму, меняясь до неузнаваемости. Поэтому даже нынешний облик Хуа Чэна стал своеобразным испытанием для пришлого – если бы тот не выказал должного отношения к даме, пусть даже и опустившейся до прозябания в подобном месте, он бы не стоил потраченного времени. И, несмотря на все просьбы давнего знакомого, Собиратель Цветов не стал бы ему помогать и просто наблюдала со стороны, как тот справится.
[indent]Но, хотя характер этого молодого человека во многом явно оставлял желать лучшего, тот не показался ему совсем пропащим, поэтому Хуа Чэн решил дать ему шанс. Его терпения надолго не хватит, так что, если шанс не оправдается, второго не будет.
[indent]- Чтобы выпить чая, если вы про обычный чай без добавок, вредных для простых смертных, нам придётся отправиться в мир людей, здесь такого не подают, - рассмеялась девушка, пронизывая гостя жарким и внимательным взором. - Поэтому, если у вас в городе срочные дела, удовольствия придётся отложить на потом.
[indent]Её взор так пылал, будто под удовольствиями она подразумевала бесконечно многое. Город кишел соблазнами, пороками, искушениями праведности и нравственности, подбирая к каждому свой ключ и свой идеальный яд. Градоначальник возвышался над этой клоакой как настоящий символ зла. Ну же, даос, покажи, чего стоишь ты и вся твоя выучка.
[indent]- Поделитесь со мной подробнее, что вас гложет и что привело к нам, я здесь, чтобы вам содействовать во всём необходимом. Я - личная помощница нашего правителя, зовите меня Ланьхуа.
[indent]Ланьхуа, орхидея - он выбрал её неспроста, кроме того, что она перекликалась созвучно с его именем. Одно из самых благородных растений Поднебесной, она символизировала исключительно положительные качества. Этим Хуа Чэн намекал на то, что пришедший в его владения может ему доверять. Что здесь ему не причинят вреда. Но для того, чтобы понять подобное, необходимо было понимать язык цветов и, кроме того, допустить, что в демонах есть не только отрицательная сторона.
[indent]Между тем такой демоницы никогда здесь не было, но такую девушку Хуа Чэн когда-то встречал. Реальность обошлась с ней жестоко, и она погибла слишком рано, но, умирая, простила врагов своих и испустила последний вздох легко, поэтому от неё ничего не осталось, и даже он не смог удержать душу. На войне юный хрупкий бутон слишком легко чахнет, и его топчут тяжёлые подошвы.
[indent]Должно быть, она была единственной, кроме Его Высочества Сяньлэ, кто не боялся его проклятия и не считал его отвратительным и грязным. Именно поэтому Хуа Чэн запомнил её. Ему нравилось думать, что, приобретая её облик, он проживает немного вместо неё. Навёрстывает то, что она упустила.
[indent]Выдумал он лишь имя. Настоящую звали иначе.
[indent]- И да будет вам известно, что мне кое-что уже рассказали о сути вашего затруднения. Оно не только ваше, но и наше, поэтому наш господин расположен действовать на одной стороне с вами. Но мне всё равно хотелось бы услышать, сколько именно вам известно, чтобы сравнить это. В свою очередь затем я поведаю вам то, что знаю сама.
[indent]Даже этим Хуа Чэн испытывал – на знание местных обычаев, известных персон, заведённых порядков. На данный момент у него имелся лишь единственный слуга - Посланник Убывающей Луны. Однако со стороны юноши будет вполне разумно усомниться, даже если ему известен этот факт – а вдруг что-то изменилось с тех пор, как его наставник посещал эти края. Иногда кажется, что отсутствовал совсем недолго, но даже больше не можешь узнать то, что вокруг тебя.

Огонь, огонь, огонь, только огонь по-настоящему вечен. Огонь - лучший путеводный маяк, он всегда приведёт к цели, даже если разглядеть её невозможно. Гримм любил огонь - той болезненной привязанностью, когда существования без него не мыслишь. Вместо брата, друга, любовницы - лишь пляшущее в жаровнях пламя Ритуала, пламя призыва, его проклятие и благословение. Он ненавидел пламя. Он его боготворил.

Покоряться чужой воле и являться на любой зов... или же находить в этом положительные стороны и с искренним любопытством ребёнка исследовать всё вокруг. Гримм понимал своё Мрачное дитя, такое любопытное, непоседливое, понимал, почему малыш ушёл вместе с Рыцарем, покинув труппу. Он никогда не принуждал оставаться с ним навсегда - каждый был волен уйти так же легко, как пришёл. Другое дело, что большинство без него, без труппы, без полыхающей сцены не мыслили больше продолжения собственного бытия, они переплелись с его миром плотью и кровью. Им было бы проще вырвать из груди собственные сердца, чем покинуть его.

Но Дитя оказался не таким. Его привязанность к родным оказалась ниже желания исследовать мир. Гримм надеялся, что его чадо, в отличие от него самого, навсегда останется свободным. Ему незачем рыскать по умирающим мирам в поисках призрачного пламени. Незачем жить лишь от одного появления на сцене до другого. Незачем застывать в их бессмертной неизменности, подобно мухе в янтаре. Гримм верил, что однажды оно сможет найти дорогу в лучшую реальность. В ту, что не будет рассыпаться от каждого неосторожного шага искателей приключений. Такую, где товарищи не будут гибнуть или обращаться в тени, где можно доверять тому, с кем познакомился по пути, не ожидая подвоха даже от самых крохотных существ.

Сандей очень давно не видел снов.

Технически он спал почти всю жизнь. Большая часть его работы требовала его непосредственного присутствия в грёзах: без него недосмотрят, без него разворуют. В реальности, впрочем, он тоже бывал регулярно, потому что недосмотреть, а тем более разворовать, могли и там тоже; не без помощи, но Сандей был везде.

Вот только снов, обыкновенных снов, не видел.

Когда ему впервые с двенадцати лет что-то пригрезилось не под влиянием мемории, он находился в заключении Корпорации. В тюрьме было зябко и пусто, и в целом обстановка отличалась от единения с Домиником только тем, что Сандей не был занят генерированием всеобщего счастья. Мысли замедлялись, рассеивались, и сам его разум постепенно становился зябким и пустым. А приснилось что-то светлое, радостное: он не запомнил что, только, проснувшись, увидел, как у него в ладонях тает весь мир, каким он был до катастрофы.

Сандей не успел за него ухватиться. Сон повторялся из раза в раз, но он так и не успел.

Лёжа на боку и глядя в иллюминатор Звёздного экспресса, за которым давно уже не было видно и намёка на систему Асдана, Сандей не пытался понять, от какого сна только что пробудился, а думал о том, что надо бы снова вытереть пыль в вагоне для вечеринок. Он вытирал сегодня утром, но что-то его отвлекло, и совесть не позволяла считать вытертую пыль вытертой. Но тогда нужно было идти к проводнику и просить у неё ещё одну тряпку, а проводник, кажется, и так уже подозревает, что новый пассажир использует её драгоценный уборочный инвентарь для каких-то таинственных и несомненно неблагородных целей.

Сандей попытался бы её переубедить, но дневной (по системному времени) сон никак не добавлял ему благородства в собственных глазах, да и в чужих, вероятно, тоже. На Экспрессе ему пока что не доверяли никаких дел, и Сандею только и оставалось, что прибираться да спать, и уборка от сна выгодно отличалась тем, что он приносил пользу, зато сон от уборки выгодно отличался тем, что ему не надо было думать о том, что дальше будет со всеми, кого он хотел защитить. Ничего. Нужно чем-то заняться, и это зябкое чувство уйдёт.

Сандей рывком сел в кровати, и в маленьком квадратном зеркале на стене отразился его нимб и растрепавшаяся челка. Он нахмурился, подошел к зеркалу и пригладил волосы привычными движениями, точно так же, как делал это тысячи раз, пока был главой клана Дубов, пока был Бронзовым певчим, пока был просто ребёнком.

В коридоре было до странности тихо.
Сандей медленно привыкал к тому, что «семья Звёздного экспресса» (он оценил иронию, когда его добавили в общий чат) - шумный народец, особенно дамы, особенно более юные дамы. У Март 7 пронзительный голос и тысяча дел в минуту; у Стеллы не такой уж пронзительный, но зато вокруг неё всё грохочет и сыпется, и только укрепленная годами вдохновенного притворства выдержка уберегала Сандея от того, чтобы морщиться и закрывать глаза каждый раз, когда тишина вновь нарушалась чем-то падающим, звенящим, кричащим или даже шкворчащим. Негармонично, но он привыкнет. Обязан привыкнуть.

Размеренным шагом Сандей пересек коридор и остановился перед дверью в общий вагон. Оттуда не доносилось ни звука, но там определенно кто-то был. Он опасался применять здесь Гармонию, потому что всеми силами старался доказать свою безвредность (раз уж раскаяние доказать не получилось); но и заглянуть внутрь решился только тогда, когда стоять на пороге стало некомфортно. Если его здесь застанут? Он не докажет, что не подслушивал, хотя подслушивать было решительно нечего.

Открыл дверь - и застыл на пороге. Стелла. Стелла, кофейник и слишком большая для одной-единственной Стеллы гора булочек. Сандей не был уверен, с кем надеялся встретиться, но, наверное, не с ней - она ясно, как только она одна умеет, высказала ему свое недоверие, и он не знал даже, имеет ли право сейчас её беспокоить. Впрочем, поздно, он ведь уже открыл дверь;

— Мисс Стелла, — голос звучал мелодично и безмятежно, — Добрый вечер. Я не хотел вас тревожить, только пройду через общий вагон и займусь уборкой в вагоне для вечеринок, если не возражаете.

Сандей произнес всё это, не двигаясь с места. Стоял неподвижно, улыбаясь полуулыбкой блаженного и привычно держа одну руку за спиной. Добавил:

— Если только я не прерву… вечеринку.

Полуулыбка блаженного стала шире, превращаясь почти что в улыбку, потому что так Сандей шутил. За спиной его ладонь незаметно поправила пояс. В новом костюме эта поза почему-то казалась странной, почти что чужой ему.

Стелле вот уже долгое время не давал покоя один момент. Может быть, глупость в сравнении со всем тем, через что они прошли, но кто как не она уже многократно убеждалась, что именно из подобных мелочей состоят подчас самые важные моменты жизни. И любая крохотные ошибка может привести к чей-то смерти или разбить сердце.
Светлячок понравилась ей с первого взгляда. Милая и приятная девушка, кроме того, разбередившая что-то в душе Стеллы, что-то непознанное, чему она сама не смогла бы дать название. Как будто они были связаны уже очень давно, просто забыли об этом. Или только она забыла? Ведь в ясных глазах Светлячка отчётливо сияло нечто большее, такое, чего не бывает при первой встрече, даже если ты питаешь признательность за то, что тебя защитили, выслушали и поверили. Она смотрела на неё, Стеллу, как на кого-то очень драгоценного и близкого, кого-то, с кем хочется находиться рядом всегда, заботиться и оберегать. Но, вспоминая о том, как мало они ещё знакомы, Стелла поддалась вполне логичной подозрительности и не стала слишком сближаться, соглашаясь сделать совместный снимок. Впрочем, она сразу же горько об этом пожалела, ведь лицо Светлячка после отказа выглядело так, словно её единственная надежда погибла. Нет, такое не разыграешь,  она по-настоящему расстроилась. Стелла не почувствовала бы себя большей сволочью, если бы отняла все конфеты у детей в округе. Тем более, что местные дети уже давно научились, как нафантазировать себе новые.
А ведь вскоре после этого Светлячок пошла на огромный риск. Даже если она догадывалась, что представляет из себя мем зоны воспоминаний, она вряд ли знала это наверняка, и, будучи нелегалкой, не просто вернулась бы в реальность, а погибла бы без возможности восстановления. Да и после, когда разобралась с «подарком» Искорки… Стелла завидовала её искренности и отваге. Да, большинство окружающих считали её саму вполне открытой, честной и храброй девушкой, но Стелла прекрасно знала, чего это стоило. Больше никто, Март и Дань Хэн — и те не догадывались: существовали такие тайны, которыми она не поделилась бы даже с ними. Не более, чем маска, успешно приросшая к коже. Она успешно внушила себе быть той, кем не являлась. Смогла бы она сама решиться на такие самоотверженные шаги, как Светлячок, ради тех, кто, возможно, отвергнет её и возненавидит, узнав, кто она на самом деле?
— Прости меня, пожалуйста, прости, – шептала она, оставаясь в одиночестве и глядя на картинку в профиле Сэм в своем смартфоне, не решаясь написать ни слова. Было так легко строчить сообщения Охотникам за Стелларонами по какому-нибудь делу, но Стелла до сих пор не смела писать никому из них просто так.
Но, если сомневаешься до бесконечности, никогда и никуда не продвинешься. Надо хотя бы попробовать. Она же ничего не теряет. И почему-то казалось, что Светлячок не оттолкнёт её, как бы сбивчиво и неловко она ни изъяснялась.
Она отправила сообщение. И теперь стояла у парапета, на том месте, где они слушали прекрасную мелодию Зарянки, и Светлячок рассказывала о своих мечтах и своей болезни. Сердце колотилось как безумное. Странно, что же для неё на самом деле значит эта встреча? Почему так тепло в груди? Почему хочется кричать, и смеяться, и делать глупости? Почему ей так не терпится увидеть Сэм? Стелла пока что не могла дать ответа ни на один из этих вопросов. Даже самой себе.